Ведьма полесская - Виталий Кулик Страница 93

Прохор вскочил.

— Сейчас воды принесу…

— Стой! — с усилием повысив голос, Янинка остановила парня. — Присядь.

Прохор исполнил просьбу.

— Янинка, может в село… к людям…

— О чём ты говоришь?.. Меня там быстро на огне в себя приведут…

— Господи, что ж делать?!

— Не суетись… Крестик… сними.

Прохор недоумённо уставился на Янинку:

— При чём тут крестик?

— Сними… — ослабшим голосом повторила она.

Прохор осторожно снял с Янинки свой крестик-оберег.

— Ну вот, сейчас полегчает… — прошептала она. — Не могу я носить твой заговорённый крестик. Противится он душе моей неприкаянной. Я ведь даже не крещёная…

— Всё не слава богу, — удручённо промолвил Прохор. Об этом он как-то и не подумал.

— Ничего, я пока в платочек его заверну… Не волнуйся, не потеряю… Вот как покрещусь, так сразу и надену…

— Да я и не волнуюсь.

— Ты спрашивал, что я намерена делать, — тяжело дыша, произнесла Янинка. — Так вот, я решила, что для меня сейчас только одна дорога… Люди называют это чутьём, а я уверена, что это сердце мне подсказывает, как поступить… А оно меня ещё никогда не обманывало. Наверное, такова моя участь: прислушиваться к голосу сердца.

— И куда твое сердце сейчас тебя направляет? — удивился Прохор.

— К Богу… И для начала я вижу перед собой только одну дорогу — дорогу в Церковь. Сразу же покрещусь, а потом буду вымаливать прощение… и за свои грехи, и за неправедные дела матери. И сердце мне подсказывает, что милостивый Бог простит меня… А если Бог простит, то и Церковь примет под своё крыло. Подпустит Бог к себе — будет и крестик твой душу мне греть. Ну, а если нет, то и жизни мне не будет… вернее, нам. Вот такие, дружок мой, дела. Ты уж это помни и при случае молись за нас…

Прохор некоторое время молчал, переваривая услышанное. Такое неожиданное решение ещё больше убедило его в порядочности и искренности Янинки.

— Да-а, а ещё говорят, что яблоко от яблони недалеко падает, — изумлённо буркнул он себе под нос, удивившись совершенному отличию характеров дочки и матери.

— Ты что-то сказал? — не расслышала Янинка.

— В церковь, говорю… в Черемшицкую пойдёшь?

— Не. В Мазыр подамся… Сперва туда, а потом… видно будет.

— Как же ты одна? Жить-то на что будешь? О-хо-хо, час от часу не легче.

— Прош… мне очень жаль, что с твоим Егоркой такое стряслось… и поверь: мы не причастны… Я сначала в матери сомневалась, но теперь точно знаю: не желала она лиха дитяти твоему. Я бы это почувствовала. На тебя — да, сильную злобу имела.

— Перед смертью она мне то же самое сказала.

— Напрасно ты её…

— Не трогал я её. В трясине сгинула… Просто не помог ей…

Янинка сразу как-то оживилась и с благодарностью посмотрела на Прохора.

— Что ж, тогда и мне легче будет о тебе вспоминать. Какая ни есть, а всё ж мать была…

— Твоя мать странные слова говорила… Пугала, будто меня ещё ждёт встреча с каким-то сущим дьяволом. Это меня сильно разозлило. Стращать меня напоследок вздумала! Я уж было подумал, не о тебе ли она намекала… Сомнения насчёт тебя были большие, — Прохор изучающим взглядом наблюдал за Янинкой.

Ни тени волнения, ни единого признака беспокойства не отразилось на лице девушки.

— Не гляди на меня так — напрасно это. Мать, видимо, знала, чувствовала, что тебя ожидает ещё какое-то сильное потрясение… или испытание…

— Какое потрясение?! Хуже чем сейчас уж быть не может! — то ли всполошился, то ли возмутился Прохор.

— Не знаю. Ну, вот, для примеру, взбесится на тебя пан Хилькевич, попадёшь в опалу гневную, вот и будет тебе пекло несносное. Тут уж нехотя дьявола примажешь к такому лиху.

— Да, кажись, нема причины для гнева панского…

— Ну, так я ж тебе говорю, что это просто так, к слову.

— Янинка, а ты ведь тоже многое можешь предвидеть. Неужто Хима что-то заметила, а ты — нет, — не унимался Прохор.

Янинка как-то устало, но ласково провела рукой по волосам Прохора.

— А помнишь купальскую ночь?

— Ещё бы не помнить.

— Я ведь уже тогда любовалась тобой, а ты и не замечал бедную девушку.

— Я тогда тебя вообще, по-моему, ещё ни разу не видел. Ты это к чему?

— Просто, — грустно улыбнулась Янинка.

— Ты так и не ответила мне.

Янинка глубоко вздохнула и сказала:

— Мать правду тебе сказала. Вскорости тебя ожидает ещё какое-то потрясение…

— Когда?

— Не знаю… Но в твоих глазах он уже стоит… Значит, скоро.

— Кто стоит?! — со страхом переспросил Прохор.

— Знак беды.

Прохор в крайнем смятении посмотрел на девушку.

— У меня и так сейчас такая беда, что на семерых с лихвой хватило бы.

— Этой бедой твои глаза уже живут. А о той ты ещё даже и не догадываешься.

Прохор опустил тяжёлый взгляд и крепко задумался. Что ещё готовит ему судьбина? Сколько ещё будет испытывать на стойкость? Сколько ещё будет изматывать душу и тянуть жилы? А главное, за что?

Янинка сидела молча, не мешала его раздумьям, но время шло, и она встала.

— В последний раз я обращусь ко всем тёмным и белым силам, к Дьяволу и Богу… За тебя буду просить… — пристально глядя на Прохора, решительно сказала она. — А теперь мне пора.

— Все-таки уходишь?

— Я так решила. Прощай.

Янинка наклонилась и на прощание крепко поцеловала всё ещё сидящего Прохора, а затем, круто повернувшись и подхватив собранные в дорогу вещи, со слезами отправилась в неизвестность. Как сложится её судьба, что ждёт впереди? Об этом она сейчас не думала. Она полностью доверилась своему чуткому сердцу…

Прохор с тоскливой жалостью провожал взглядом удаляющуюся девичью фигуру. Сердце сжималось от горечи. Он вдруг с необычайной ясностью осознал насколько дорога ему эта девушка. Господи, ну почему столько горя в одночасье свалилось на его плечи. В другое время он бы удержал её, не отпустил, нашёл бы какой-нибудь выход. Но сейчас сердце лишь разрывалось от боли и не могло подсказать правильного выбора; да, собственно говоря, никакого выбора и не было: ему предстояло хоронить сына…

Когда фигура Янинки в последний раз мелькнула среди деревьев, Прохор с опозданием и с тревожным сожалением отметил, что слишком уж скудный скарб у неё в руках для начала новой жизни. Ни знакомых, ни друзей, ни своего угла — ничего! «Эх, пропадёшь, Янинка… Не выжить тебе, милая, одной…» — горько подумал он, и противное чувство вины ещё более рьяно начало грызть сердце парня.