Спасти Кэрол - Джош Малерман Страница 89

Распорядитель похорон и могильщики принялись разбирать лебедку и складывать ее детали на деревянные носилки. Когда все трое повернулись к Дуайту спиной, тот быстро встал перед могилой на колени и потянул за цепочку от часов. К цепочке был прикреплен маленький изящный ножичек. Быстрым движением Дуайт раскрыл ножичек, потянул за шнур, соединяющий Кэрол с колокольчиком, и перерезал его. Потом заправил уже бесполезный кусок шнура в латунную трубку – внешне ничего не изменилось – и, сунув нож в карман, встал. Через несколько секунд Мандерс обернулся к Дуайту, и глазам его явился образ безутешного вдовца, по лицу которого обильно текли слезы, а ноги и руки от горя дрожали так сильно, что распорядителю похорон пришлось поддержать его и, обнимая за плечи, повести в свой дом.

Как только эти двое удалились под арку кладбищенских ворот, рабочие принялись засыпать могилу, и гулкий стук комьев земли, падающих на крышку гроба, вскоре сменился звуками более мягкими – земля падала на землю и слоями укрывала гроб с погребенной.

Вслушиваясь в шелестящие звуки земли, Мандерс вдруг запнулся в своем движении, остановился и принялся напряженно всматриваться в пространство перед собой – так человек всматривается в свои воспоминания.

Земля, – подумал он. И, когда он тайно манипулировал зеркалом перед самым лицом Кэрол, он тоже видел землю – немного, но видел. Землей было чуть припорошено ее платье возле самого выреза. Тогда, когда он исполнял обязанности распорядителя похорон, а перед ним лежала усопшая, случайно попавшая на платье земля не привлекла его внимания. В конце концов, сегодня же – ее похороны. Земля и мертвое тело – это логично!

Но тут он едва не хлопнул себя по лбу. Земля покрывает тело усопшего не до, а после того, как его похоронят!

– Что-то случилось, Роберт? – недоуменно спросил Дуайт.

А ведь действительно! Неужели что-то случилось? Или нет?

Мандерс вновь подумал о царапине, красовавшейся на щеке Дуайта, и где-то в отдаленных уголках его сознания прозвучало слово: борьба. Но потом он вспомнил, что могильщики, собираясь перенести тело Кэрол в гроб, подняли его с пола экипажа. А на полу, даже в самом ухоженном экипаже, всегда найдется горстка земли с подошв ездоков. И Мандерс облегченно вздохнул.

– Нет, ничего не случилось, – ответил он Дуайту, и они вновь двинулись по направлению к дому распорядителя похорон.

– …Он говорит правду, шериф. Я сам видел этого человека.

– Коул, в отличие от заключенных, ты не имеешь права терять рассудок. Это основа нашей профессии.

– Да нет, Опал! Я действительно его видел. Он выглядит так, словно выбрался из адова пекла. Словно его там и на пути оттуда порядком потрепали.

Опал нахмурился.

– Так какого черта ты его не остановил?

– А на каком основании?

Опал напряженно искал ответ и наконец сказал:

– Я не знаю, Коул. По обвинению в магии.

– Я даже не знаю, что это такое, Опал.

Опал почувствовал, что теряет время на то, что не существует…

…Фарра оказалась в переулке, где эта женщина, Лафайетт, подступила к ней и сказала:

– Пусть это выглядит как несчастный случай.

Сердце Фарры отчаянно билось, и она молила всех святых, какие только есть на свете, чтобы те заставили Клайда или еще кого-нибудь появиться в переулке и избавить ее от этой ужасной женщины. Она попыталась спросить, что Лафайетт от нее нужно, но та не ответила, хотя Фарра и сама догадалась, что к чему.

Лафайетт, зажав ее в угол между задней стеной какого-то дома и наваленными там же ящиками и полностью перекрыв Фарре возможность бегства, не спеша и с каким-то отрешенным выражением на лице правила бритву.

– Печально, что придется тебя подрезать, миссис Дэрроу. – сказала Лафайетт. – Похоже, ты хорошая девочка.

О чем думала Фарра? О делах, почти не имеющих отношения к тому, что происходило с ней. Неужели Кэрол уже похоронили? А эта женщина, Лафайетт, тоже имеет отношение к тому, что произошло с миссис Эверс?

– Итак, – холодно произнесла Лафайетт. – Ты ведь работала в доме Эверсов?

Фарра не ответила. Лафайетт положила бритву на ящики и принялась поправлять прическу. Пригладив «конский хвост», она задумчиво глянула на солнце, после чего протянула руку, чтобы взять бритву. Но бритвы на месте не было. Лафайетт посмотрела на Фарру, но увидела только руку девушки и бритву, которая, издавая легкий свист и сияя на солнце, приближалась к ее горлу. Лафайетт, в надежде что Фарра промахнется, охнула, открыла рот, чтобы сказать что-то вроде ну ты и проворная, тварь, но ее горло не позволило ей этого сделать. Лафайетт подняла руки к горлу и с удивлением обнаружила, что сквозь пальцы ее хлещет что-то красное, заливая блузку и фартук – точно так же, как детский слюнявчик заливает клюквенный сок.

Фарра проследила, как грузное тело Лафайетт заваливается набок и падает на землю, после чего, отбросив бритву, побежала…

…Все это – иллюзия, – подумал Мокси. – Как и Молли, как и Сайлас Хайт. Фокусы. Он вспомнил, как Ринальдо выкрикивал это слово, состоящее из трех слогов: Магия!

– Когда она умрет, Мокси, я приду за тобой. Я приду за тобой на улице, переполненной людьми, при свете ясного дня. Я буду ждать тебя под каждой кроватью, на которую ты захочешь прилечь, в каждом шкафу, который ты решишь открыть. Ты увидишь меня в еде, которую станешь есть, и в воде, которой тебе придет в голову умыться. В каждом зеркале ты увидишь меня, и я пребуду с тобой до тех пор, пока не убедишься, что в этих зеркалах отражаешься вовсе не ты. Я не могу убить тебя, Мокси, не могу забрать твою жизнь, но я знаю тех, кто это может.

Мокси выстрелил в окно, где стоял второй из призраков. Оконное стекло взорвалось тысячей осколков, и стены коридора стали стремительно наваливаться на Мокси. Он прикрыл лицо руками, но не почувствовал никакого удара. Опустив руки, он увидел, кто коридор принял свой прежний вид. Он круто развернулся как раз в тот момент, когда первый призрак бросился на него, сверкая безумными глазами на постоянно меняющемся лице. Мокси выстрелил, и пуля, пройдя сквозь бесплотное тело, ударила во второе окно. Мокси, отступив на шаг, вновь выстрелил, потом опять, и опять, и наконец чудовище настигло его.

Куски разбитого стекла впились ему в спину, руки, ноги. Он почувствовал, что падает из окна, прямо на землю перед гостиницей.

Ударившись оземь, он услышал женский крик. Гнилл приземлился сверху него, но теперь у чудовища уже не было лица; только тысячи глаз, сотни ртов, да еще ужасное сипение, рвущееся изо рта, – словно больное чахоткой нёбо, вступившее в отчаянную битву с убивающим его недугом.

Лежа на земле, Мокси отпрянул, и Гнилл вновь обрел одно-единственное лицо да еще пару глаз, которые, будучи исполнены неподдельного ужаса, смотрели словно сквозь Мокси, куда-то за его спину.