Лэшер - Энн Райс Страница 67

Она не переставала удивляться тому, каким молодым онпредстал перед ней в видении в свой предсмертный час. Ведь она явственнослышала, как он звал ее, стоя под проливным дождем под окном. А когдавыглянула, то увидела его во всей красе — бодрого, красивого, светящегосясчастьем. Он держал за уздечку лошадь. «Au revoir, ma cherie», — молвилон.

После смерти Джулиен стал являться ей почти беспрестанно.Его образ мелькал перед ее взором, подобно кратковременной вспышке. То онавидела его в проезжающем мимо трамвае, то на кладбище во время похорон Анты. Новезде эти явления выглядели очень правдоподобно. Эвелин могла поклясться, чтона похоронах Стеллы она имела возможность лицезреть своего любимого не меньшесекунды.

Может быть, благодаря этим видениям Эвелин смогла броситьоткровенный вызов Карлотте, когда они вместе стояли между могилами?

— Все дело в музыке, не так ли? — Эвелин была не всилах справиться с дрожью. Далеко не каждый день ей приходилось делать подобныезаявления. А ведь она, подстрекаемая ненавистью и печалью, отважилась не начто-нибудь, а на то, чтобы обвинить Карлотту в убийстве. — Без музыки тебебыло не обойтись. Зря, что ли, так громко и неистово играл оркестр? Не иначекак для того, чтобы Лайонел смог приблизиться к Стелле и застрелить ее изпистолета. А тот об этом ничего не узнал, не так ли? Для того чтобы сбить его столку, ты включила музыку. Ведь ты прекрасно знала эту уловку. Джулиен поведалмне о ней. Ты обманула его при помощи музыки. А значит, убила свою сестру.

— Уйди прочь от меня, ведьма, — огрызнуласьКарлотта, кипя от злости. — Убирайся. Ты и тебе подобные.

— Теперь я все про тебя знаю. Пусть твой братец сидитсейчас в смирительной рубашке, но настоящая убийца — это ты! Ты подвела его кэтому шагу. Ты применила музыку. Потому что тебе была известна эта хитрость.

Ей потребовалось призвать в себе все силы, чтобы произнестиэти слова. Но она должна была это сделать. Этого требовала любовь Стеллы. О,Стелла! Как Эвелин рыдала по ней, лежа в гордом одиночестве на их бывшейсовместной кровати в маленькой квартире во Французском квартале и обнимаяплатье Стеллы! Стелла отдала ей свой жемчуг, и теперь его уже никто не найдет.После смерти Стеллы Эвелин ушла в себя и больше никогда не позволяла себеощутить желание.

— Я дарю его тебе, голубушка, — сказала Стелла,отдавая жемчуг, — знаешь, я вправду этого хочу. Представляю, какойКарлотта закатила бы скандал, если бы вдруг пронюхала об этом. Она мне как-тораз категорически заявила о том, что я не имею права раздаривать фамильныеценности и вещи. Узнай она про то, что Джулиен велел тебе унести с собойвиктролу, непременно забрала бы ее у тебя. Она только и делает, что описываетфамильное имущество. Не иначе, как это станет ее основным занятием в аду. Будетследить, чтобы никто в чистилище не попал по ошибке. Или за тем, чтобы каждыйполучил по справедливости жара и огня. Она сущее чудовище. Боюсь, мы с тобойтеперь не скоро свидимся, голубушка. Наверное, я все-таки уеду с этимангличанином из Таламаски.

— Ничего хорошего из этого не выйдет! — ответилаей Эвелин. — Мне за тебя страшно.

— Потанцуй сегодня вечером. Развлекись. Слышишь? Ты несможешь носить мой жемчуг, если не будешь танцевать.

Это был их последний разговор. Вскоре Стеллы не стало. Лишьнебольшая лужица крови, просочившейся на начищенный пол.

Позже Эвелин сказала Карлотте, что Стелла отдала ей жемчуг,но она оставила его в доме накануне трагической смерти. Больше к вопросу ожемчуге они ни разу не возвращались.

Много лет спустя Эвелин стали расспрашивать о жемчуге другиеМэйфейры. Однажды к ней даже пришла Лорен.

— Это бесценный жемчуг, — сказала она. — Выне помните, что с ним стало?

Даже молодой Райен, возлюбленный Гиффорд, был вынужденподнять этот неприятный вопрос.

— Старуха Эвелин, — сказал он, — тетя Карлоттавсе еще не успокоилась насчет жемчуга.

Хорошо еще, что Гиффорд последовала ее совету и ни разу некасалась больной темы, хотя и выглядела при этом весьма несчастной. Зря Эвелинвообще показала внучке жемчуг. Но надо отдать ей должное, Гиффорд ни разу несказала о нем ни слова.

Впрочем, если бы не Гиффорд, бесценные жемчужины навсегдаостались бы в стене. Ох уж эта Гиффорд. Мисс Благодетель! Мисс Надоеда! Нотеперь драгоценности снова в стене. Хорошенькое дело! Они опять лежат в стене.

Значит, у Эвелин есть еще одна причина, ради которой ейнужно идти в дом на Первую улицу, причем идти медленно, но уверенно. Раз жемчугтоже находится там, значит, она должна его забрать и отдать Моне, тем более чтоРоуан Мэйфейр пропала и, возможно, уже никогда не появится.

Сколько старинных домов исчезло с длинного бульвара, покоторому шла Эвелин! И как это было печально! Величественные, с изысканныморнаментом, яркими ставнями и круглыми окнами, они были настоящим украшениемулицы. И что же теперь люди возвели себе взамен? Убогие до смешного строения изштукатурки и клея, унылые и отвратительные до безобразия. И говорят еще, чтоэто жилье предназначено, чтобы сдавать в аренду среднему классу. Кажется, людисовсем выжили из ума.

Надо было поручить это дело Моне, продолжала размышлять просебя Эвелин. Девочка знала в нем толк, заявляя, что современная архитектурапереживает полный упадок. Не надо к гадалке ходить, чтобы понять, почемусовременные люди предпочитают старые дома. Достаточно просто оглянуться вокруг.

— Знаешь, бабушка Эвелин, — как-то сказала ейдевушка, — я подсчитала, что большая часть зданий за всю историючеловечества бьша построена и снесена в промежутке между тысяча восемьсотшестидесятым и тысяча девятьсот шестидесятым годами. Возьмем, к примеру, городаЕвропы. Дома Амстердама постройки семнадцатого века. А теперь посмотрим наНью-Йорк. Почти все строения на Пятой авеню новые. На целой улице почти нетзданий, возведенных в начале века. Разве что особняк Фрик. По крайней мере,больше я ничего не могу припомнить. Правда, я толком не видела Нью-Йорка,потому что меня туда возила тетушка Гиффорд. А она вовсе не склонна к тому,чтобы рассматривать древние строения. Мне вообще показалось, что она привезламеня туда, чтобы походить по магазинам. Во всяком случае, только этим мы изанимались.

Эвелин была с ней вполне солидарна, хотя вслух в этом непризналась. В конце концов, она всегда соглашалась с Моной, но никогда неговорила об этом.