Землю грызет мертвец - Дженнифер Рардин Страница 63

— А должна бы. Ползать должна, а не сутулиться. Тогда я могла бы ей размозжить голову ботинком.

С мрачной радостью представив себе, как это было бы, я направилась по следам Пенгфей на зимний фестиваль, вниз по тропе, по которой шли мы с Коулом всего пару дней назад. Тропа переменилась так, что не узнать. Смех, веселые искрящиеся глаза семейной публики, свежевыкрашенные киоски по обе стороны, аттракционы, будто построенные НАСА и иллюминированные командой декораторов Белого дома к Рождеству. Зимний фестиваль в Корпус-Кристи выглядел так, будто его придумал Эйнштейн.

С тропы мы сошли чуть не доходя до арены китайских акробатов. Путь Пенгфей пролегал за разноцветным зданием и вел в центр лагеря акробатов. С момента начала представления тут слышалось эхом только «ох» и «ах», иногда взрывы аплодисментов. Мы стояли позади чьего-то жилого фургона и слушали.

— Симпатичные пропановые баллоны, — сказала я некстати.

— Да, — согласился Вайль.

— Не понимаю, почему здесь гуще ощущается ее присутствие. Не вижу, что здесь не на месте. А ты?

Вайль нагнулся, заглянул под машину, а я забралась повыше, посмотрела на крышу. Он выпрямился, я спустилась. Оба мы покачали головами — ничего.

— Пошли дальше? — спросила я.

— Наверное, — ответил он.

Я снова сощурилась и пошла по уже знакомому следу Пенгфей. Он вел прямо на арену. Пенгфей миновала главный вход и пошла вдоль надувной красной стены позади здания, где к основному корпусу примыкало небольшое лиловое строение. Через него акробаты могли быстро попадать на главную арену.

— Она вошла сюда, — прошептала я.

Публика зааплодировала — очевидно, какой-то особо впечатляющий трюк. Мы вошли в проем, чтобы лучше видеть, но его и еще фута два стены загораживала черная штора. Оркестр перешел от музыки, нагнетающей напряжение, к ритму, под который зрители подтанцовывают в креслах. Я схватила Вайля за руку:

— Она там, внутри.

Мы заглянули за штору.

— Здесь, — сказал Вайль. — Она в переднем ряду, в блузке с короткими рукавами и бирюзовых шароварах. Сидит рядом с Луном, он в золотистом халате. — Вайль посмотрел на меня: — Как ты объяснишь Луну, когда его увидишь, почему ты в другой одежде?

— Не придется. Он и так будет знать, что меня кто-то облил колой.

— Это так ты собираешься их разделить?

— Ага. У меня в кармане есть двадцать баксов, я их могу дать кому-нибудь из молодых людей, что стоят в проходах. Пусть сделает мне такое одолжение, пока представление еще идет. Вот, смотри. — Я показала на стоячие места направо. — Видишь в заднем ряду тощего студента? Который пьет сразу две банки пива? Думаю, он мне и нужен.

— Хочешь, чтобы я с ним поговорил? — предложил Вайль. Наверное считал, что двум мужикам легче будет договориться. А я понимала, что он напугает пацана до судорог. Даже заглушив все свои силы, он все равно будто излучал уверенность «я-тебя-одной-левой-по-стене-размажу», и мужики, сами того не сознавая, обходили его на безопасном расстоянии. Но ничего этого я ему не сказала.

— Не надо, пусть говорят деньги.

Мы пошли, но остановились, потому что весь периметр пола поехал против часовой стрелки, унеся нашего парня вместе со всей публикой на четверть оборота влево. Мимо нас на арену пролетел поток акробатов — арена осталась на месте. Публика захлопала и затопала ногами в знак одобрения этого новшества. Мы тоже переглянулись. На нас произвело впечатление.

— Интересно, кто это придумал? — спросила я.

— Думаешь, у них есть свой Бергман?

— Вряд ли они крадут у нашего.

После пары неудачных попыток мне удалось привлечь внимание студента, выяснить, что он обожает деньги и проказы, и у меня появился новый партнер.

Пенгфей и Луна мне не было видно, потому что зрительный зал повернулся. Я встала на цыпочки, попыталась подпрыгнуть — без толку.

— Как там оно? — спросила я нетерпеливо. — Он еще здесь?

— Жасмин, верь не только своим глазам.

Вайль был так спокоен, что я встала неподвижно, открыла все свои чувства и стала просто впитывать мир, как губка. На это ушло минуты три, но в конце концов я смогла сказать:

— Она движется.

— Ты уверена?

Я кивнула:

— Она уходит. Напротив нас тоже есть выход, она направляется туда.

— Давай за ней.

Я повернулась, вышла в дверь, уклонившись от группы акробатов с ловкостью которая редко у меня бывала с тех пор, как во мне открылась Чувствительность. Едва увидев Пенгфей, я тут же надела медальон, возвращая себе неприятное ощущение дискомфорта.

Настоящая Пенгфей была зла и практически бежала трусцой, но я все же сумела поравняться с ней на дорожке, уходящей обратно к причалу и симпатичной синей лодочке для переезда на «Констанс Мэллой». Схватив Пенгфей за руку, я потащила ее прочь с дороги на неосвещенную поляну к западу от фестиваля. То, что она позволила себя увести, показывало, как она была ошеломлена, увидев отражение собственного лица на совершенно чужой женщине.

Но она быстро оправилась, выдернула руку.

— Это мое платье! — зашипела она, разъярившись, как любая женщина при виде такой неслыханной наглости. Я бы и по выражению лица понимала, что она говорит, но Коул успевал переводить почти одновременно.

Я шагнула назад, давая себе простор для работы, и развернула веер, чтобы прикрыть губы.

— Твое, конечно, — ответила я. — И знаешь что? Задница у тебя тощая!

Мне уже стало лучше.

— Кто ты такая? — спросила она, все так же шипя.

Я заговорила в медленной вальяжной манере — чтобы любое промедление из-за ожидания перевода от Коула можно было воспринять как медлительность старой женщины, заслужившей на это право.

— Ты не узнала меня, Пенгфей Ян? Я твоя прапрабабка!

Слова Шао о предках и о необходимости отдать почести By навели меня на эту мысль. Не знаю, как современные китайцы, но древние, такие как Пенгфей, предков почитают. Учитывая, что Вайль окружен густой аурой восемнадцатого века, я надеялась, что Пенгфей тоже помнит свои истоки.

Изображая некоторый матриархальный гнев, я добавила:

— Не могу поверить, что ты не узнаешь собственных предков. Но это и не должно удивлять меня, ибо ты не почитала меня столько уже бесчисленных веков, неблагодарное отродье! — Увидев, что мне удалось затронуть струну предрассудков, я шагнула ближе и влепила Пенгфей пощечину. Она схватилась за щеку, а я отступила, плотно сжав губы, чтобы довольное фырканье осталось лишь мысленным — Теперь скажи мне, есть ли причина, почему мне не следует навлечь величайшие несчастья на твою голову на ближайшие три тысячи лет?

— Я создала чудесный план, о почтенная прародительница! — с энтузиазмом заговорила Пенгфей. — Китай станет самой мощной державой мира, как — мы обе знаем — и должно быть. — Я жестом велела ей прекратить болтовню и перейти к делу. Пенгфей наклонилась ко мне и прошептала: — Я взорву «Китайских акробатов».