Усмешка тьмы - Рэмси Кемпбелл Страница 61

Пока шло объяснение, самолет успел откатиться назад и затем податься вперед. Моя соседка оглушительно сморкается в одноразовый платок. В мнимой темноте за пределами крохотных окон не углядеть крылья, но по мере того как борт набирает скорость, они прорезают ее. Я чувствую, как мы отрываемся от земли – оконца становятся пустыми, как мертвые экраны.

– Их больше нет! – плачет мальчик передо мной. – Крылья отвалились!

– Просто их облака заслонили, Тим, – успокаивает его мать.

– А теперь мы поднялись выше их уровня, – добавляет отец. – Видишь, наши крылья на месте.

– Я думал, вы не говорите по-английски.

Я произношу это шепотом, но соседка вдруг реагирует:

– С чего бы? В нашей семье дурней нет.

Ее голос – тревожно низкий и хриплый. Наверное, это всего лишь признак простуды, но мне почему-то кажется, что она – просто маленький толстый мужчина, зачем-то напяливший женское платье. И даже слова с переднего сиденья не помогают избавиться от наваждения:

– Что случилось, бабушка?

– Да вот какой-то тип рядом со мной принял нас за эмигрантов.

– Наверное, осторожничает. Бдит.

– Небось, сам из таких, раз не может понять, кто мы, – говорит мать.

– Одному Богу ведомо, что происходит с мозгами этих ребят, когда они покидают свою страну, – ворчит моя соседка, бабушка.

Теперь меня не отпускает ощущение, что я угодил в ловушку какого-то тупого фарса, из-за которого в салоне самолета тесно и душно. Я смотрю на соседа старухи – тот с деланным интересом пялится в окно.

– Ни за каких эмигрантов я вас не принимал, – говорю я всей семье.

– Тогда объяснитесь, – требует мужчина спереди – отец ребенка.

– Я хотел попросить, пока мы разговариваем…

– Мы с вами не разговариваем, – выдает мать.

– Вы не из нашей страны, верно? – пристает ко мне бабуля, противореча ее заявлению. – На англичанина что-то не похожи. Акцент другой.

– Вообще-то, я из Англии, – протестую я и вдруг осознаю, что понятия не имею, как мой голос звучит для кого-то постороннего – возможно, совсем не так, каким он кажется мне. – Фамилия Ли Шевиц для вас – достаточно английская?

– Шевица? Это что-то сербское.

– Ли Шевиц. Ш-е-в-и-ц. Саймон Ли.

Наверное, я слишком повысил голос – стюард с тележкой для напитков останавливается и смотрит на меня.

– Все в порядке, – успокаивает его отец семейства.

– Лучше вот это посмотри! – говорит ребенку мать. – Хоть отвлечешься.

Я подаюсь вперед и вижу, что мальчик уткнулся в миниатюрный экран. Он держит в руках мобильный телефон – но что так приковало его внимание? Приходится ослабить ремень, чтобы рассмотреть. Кажется, это попсовый клип без звука, в котором документальные съемки каких-то погромов смонтированы со сценами из старой комедии, причем настолько короткими, что они уже отдавали каким-то воздействием на подсознание.

Стюард, отвлекшись от своей тележки, топает по проходу между сиденьями ко мне. Шапочка болтается, как обвисший ветровой конус.

– Пристегните ремень безопасности, сэр, – увещевает он. – Капитан еще не отключил сигнал.

Откидываясь в кресле, я шарю вокруг в поисках металлической защелки. Каким-то образом она забилась под губчатое бедро моей соседки. Когда я вытаскиваю его, она громко визжит – противный звук переходит в очередное судорожное «апчхи».

– Что он с тобой делает, мама? – кричит дочь.

– Просто делаю, как мне говорят! – оправдываюсь я.

Когда стюард хмурится, храня при этом улыбку на лице, отец семейства замечает:

– Он называет нас эмигрантами, типа нам тут не место.

– Шевиц – это сербская фамилия, – вторит ему моя старуха. – Серб, их так много сейчас развелось в Англии. Не удивлюсь, если он тоже из приезжих, судя по его говору.

Я могу стерпеть многое, но с меня достаточно, и я мщу без отлагательств:

– Кстати о капитане, стюард. Разве он не говорил, что мобильные телефоны должны быть отключены?

– Он только смотрит! – заступается за мальчика мамаша.

– Он в Интернете, если я не ошибаюсь.

Стюард уныло глядит на экран мобильника, меня он упрекал с куда большим энтузиазмом.

– Сынок, в самолете эти штуки нужно выключить.

Мальчишка извивается всем телом, видимо, демонстрируя свое великое недовольство – спинка сиденья снова чуть не бьет меня по лицу. Ткнув красную кнопку, он складывает телефон пополам и некоторое время сидит молча, надувшись. Потом его все-таки пробивает:

– А самолет не слишком медленно летит? Мы не упадем?

– Посмотри, что ты наделал, – обвиняет меня соседка-бабушка.

Отец ребенка повернулся к нам:

– Что он там опять задумал, мам?

– Ничего. Меня здесь нет, – говорю я и закрываю глаза.

В таком состоянии я намерен продержаться до самого Хитроу, пока шасси не коснутся земли. Нужно только контролировать себя и не уплывать в сон. Меня здесь нет — о да; чертовски умно, если учесть, что именно здесь и сейчас мне нужно находиться. Когда мимо вновь проплывает тележка с напитками, я чуть не соблазняюсь на кофе, но некая непрошеная мысль, забравшаяся в голову, утверждает, что в него может быть подмешана какая-нибудь очередная дрянь, способная ввергнуть меня в мир, где люди – лишь маски, а истинные лица с легкостью покидают своих хозяев и ползают по полу.

Я стараюсь сохранять абсолютную неподвижность, когда стюард вручает стаканчик из пластмассы, до краев наполненный горячим напитком – иначе откуда столько тепла, что чувствуется даже за закрытыми веками? – моей соседке. Не дай бог самолет сейчас тряхнет.

К тому времени как тележка направляется дальше, я твердо убеждаю себя в том, что я – не заключенный, а семейство – не мои конвоиры. Вот только гораздо менее я сейчас уверен в том, что мой сосед – взаправду женщина. Не слишком ли часто родители Тима обращаются к ней как к «маме» – это что, какая-то попытка меня заверить, охмурить? Если я присмотрюсь – увижу ли я, что человек, чьи пухлые руки жмутся к моим, носит парик? Я сжимаю руки в кулаки, дабы удержаться от соблазна запустить пальцы в седые патлы и потянуть их на себя. Объявление капитана о снижении в Хитроу звучит благой вестью – но тут мальчишка, чья спинка сиденья вжимает меня в собственное кресло, канючит снова:

– Да ты глянь, крылья-то отвалились! Не сядем мы!

Крылья взаправду мерцают, то появляясь, то исчезая, и с каждым новым появлением их толщина будто бы зримо увеличивается. На них что, нарастает корка льда? Да, мне жуть как хочется успеть на выступление Марка, но не открыли ли эти олухи внизу аэропорт раньше нужного срока? Вдруг ситуация с заносами вышла из-под контроля? Я закрываю глаза, когда огни поднимаются вверх, и кабина дрожит с глухим стуком. Самолет замедляется так внезапно, что я уверен, он перевернется с ног на голову – мне не нужен вопль мальчишки, чтобы это понять. Затем сильный рев двигателя стихает, и капитан просит пассажиров вернуться на свои места, пока самолет ползет к терминалу.