Что знает ночь? - Дин Кунц Страница 6

С помощью двух столовых ложек Марион Даннуэй зачерпнула тесто из миски, искусно скатала шарик и положила на противень, на котором аккуратными рядами уже лежали восемь точно таких же.

— Если бы у меня были дети, а теперь и внуки, я бы позволяла им влезать в Интернет только в моем присутствии, и не иначе.

Джону Кальвино нравилась уютная кухня Марион. Желто-белые занавески обрамляли грозу и, казалось, привносили порядок даже в погодный хаос.

— Там слишком много дурного, а доступ такой простой. Если все это увидеть в молодости, семечко навязчивой идеи может дать всходы.

Она вновь зачерпнула тесто, ложка ударилась о ложку, и десятая булочка чуть ли не магическим образом появилась на тефлоновом покрытии.

Марион вышла в отставку, тридцать шесть лет отслужив в армии операционной сестрой. Невысокого роста, плотная, коренастая, она излучала уверенность в себе. Ее сильные руки могли справиться с любым порученным ей делом.

— Скажем, юноше двенадцать лет, и он видит весь этот мусор. Душа двенадцатилетнего — очень плодородная почва, детектив Кальвино.

— Очень, — согласился Джон со своего стула у кухонного стола.

— Любое семечко, посаженное в нее, наверняка взойдет, и поэтому молодых надо охранять от сорняков, которые могут вырасти на этой почве.

Лицо Марион под шапкой густых седых волос говорило о том, что женщине лет пятьдесят, хотя ей уже исполнилось шестьдесят восемь. Обаятельная улыбка подсказывала, что смех у нее веселый и заразительный, хотя Кальвино сомневался, что ему доведется его услышать.

Согревая руки кружкой с кофе, он спросил: «Вы думаете, случившееся с Билли — сорняк из Интернета?»

Положив одиннадцатый шарик на противень, она молчала, пока рядом с ним не занял место двенадцатый, последний из этой партии.

Потом повернулась к окну, посмотрела на соседний дом. Джон предположил, что мысленным взором она видит другой дом, третий по счету, дом Лукасов, резиденцию смерти.

— Если б я знала. Крепкая семья. Хорошие люди. Билли всегда здоровался. Милейший мальчик. Так заботился о матери после несчастного случая, который усадил ее в инвалидное кресло.

Она открыла духовку. Надев на руку толстую рукавицу, вытащила противень с готовыми булочками и поставила на разделочный столик у раковины остужаться.

Поток горячего воздуха с ароматами шоколада, кокоса и ореха пекан пронесся по кухне. Но, как ни странно, запахи эти не наполнили рот Джона Кальвино слюной, наоборот, на мгновение его замутило.

— Я служила в полевых госпиталях, в зонах боевых действий. Мы оперировали чуть ли не на передовой. Я видела много насилия, много смертей.

Она аккуратно поставила противень с шариками из теста в духовку, закрыла дверцу, сняла рукавицу.

— Я дошла до того, что с первого взгляда могла сказать, кто выживет, а кто нет. Я видела смерть на их лицах.

Она выдвинула ящик из шкафчика у холодильника, достала ключ и принесла к столу.

— Я никогда не видела смерть в Билли. Никакого намека. Интернет — это всего лишь отговорка, детектив Кальвино. Болтовня старухи, боящейся признать, что существует зло, природу которого объяснить невозможно.

Она дала ему ключ, который висел на кольце брелка — улыбающейся кошечки.

Родители Билли любили кошек. Держали в доме двух, одной породы, британских короткошерстых, зеленоглазых и шустрых. Одну звали Красотка, второго — Пушок.

Когда начались убийства, Красотка и Пушок рванули через кошачий лаз в кухонной двери. Соседка — она жила на другой стороне улицы, напротив Лукасов, — нашла кошек, дрожащих и мяукающих, под своим задним крыльцом.

Положив ключ в карман, Джон поднялся.

— Спасибо за кофе, мэм.

— Мне следовало вернуть ключ в тот день, когда все и произошло.

— Ничего страшного, — заверил он ее.

Предположив, что Лукасы, возможно, отдали ключ от дома кому-то из соседей, Джон в четырех домах получил отрицательный ответ, пока не услышал то, что хотел, от Марион Даннуэй.

— Позвольте дать вам булочек для детей, о которых вы говорили. Первые уже остыли.

Он почувствовал, что отказ ее огорчит.

Она положила шесть булочек в пластиковый мешок с герметичной застежкой и проводила Джона до двери.

— Я думаю, мне надо бы навестить Билли, если к нему пускают посетителей. Но что я ему скажу?

— Ничего. Нечего вам ему сказать. Лучше запомните его, каким он был. Сейчас он совсем другой. И вы ничего не сможете для него сделать.

Плащ он оставил на кресле-качалке, стоявшем на переднем крыльце. Надел его, накинул на голову капюшон, прошел к своему автомобилю, припаркованному у тротуара, проехал мимо двух домов и свернул на подъездную дорожку дома Лукасов.

Светлого времени оставался максимум час, а потом дождь залил бы день темнотой.

Толстые улитки, выставив рожки, ползли по мокрой дорожке, ведущей к переднему крыльцу, от одного травяного моря к другому. Джон старался ставить ноги между ними, чтобы ни одну не раздавить.

Поскольку Сандра передвигалась в инвалидном кресле, на крыльцо вели и ступени, и пандус.

Джон снял плащ, стряхнул его, сложил, перекинул через левую руку, потому что мог положить его только на качающийся диван с заляпанными желтыми подушками. Зарезав сестру и позвонив по 911, Билли вышел на переднее крыльцо и сел на диван, голый и окровавленный.

В большинстве штатов считается, что дети, достигнув четырнадцати лет, обладают достаточными способности для того, чтобы формировать преступные намерения. Ни моральное, ни эмоциональное безумие — отличающееся от психических заболеваний — не освобождает от ответственности за совершенные преступления.

Первым двум полицейским, подъехавшим к дому, Билли предложил трахнуть его сестру за десять долларов с каждого и рассказал, где ее найти. «Двадцать долларов оставьте на прикроватной тумбочке. И потом не курите. Дом — зона для некурящих».

Теперь печать полицейского управления с двери сняли. Двумя днями раньше, уже после того, как криминалисты собрали все улики и отпечатки пальцев, после того, как эти улики целиком и полностью подтвердили показания Билли, после того, как подростка отправили в психиатрическую больницу штата с предварительным диагнозом — безумие, который следовало подтвердить или пересмотреть за шестьдесят дней, дом перестал быть местом преступления.