Шкаф с кошмарами - Олег Кожин Страница 54

Задыхаясь, Сашка из последних сил, перехватив топор за лезвие, принялся яростно пилить черное запястье. Из-под лопнувшей кожи в лицо ему брызнула теплая и соленая кровь…

* * *

Первое, что заметила бабушка Катя, вернувшись домой, была тишина. Неестественная, вязкая, немного жутковатая. Такую не встретишь даже на кладбищах, хоть их и считают средоточием безмолвия. Каждую секунду что-нибудь да издает звук – шелестят ветви кустов и деревьев, каркают вездесущие вороны-могильщики, мертво шуршат ленты искусственных венков. В квартире, казалось, умер сам Звук.

Не на шутку взволнованная, бабушка Катя не разуваясь прошла в ванную комнату. Спроси ее кто, она и сама, пожалуй, не смогла бы объяснить, что толкнуло ее именно туда. Морщинистые пальцы схватились за угловатую стеклянную дверную ручку, сжались. Сжалось и сердце – старое, немощное, но все еще любящее и переживающее. Перед тем как открыть дверь, баба Катя мелко перекрестилась.

Ванная оказалась пустой. Щурясь от яркой лампочки, баба Катя впилась глазами в кофейного цвета кафель. Возле извивающегося змеем полотенцесушителя угрюмо притулилась ледяная глыба стиральной машины. Под раковиной тихонько тухла корзина с грязным бельем. Уныло склонили свои небритые лица измочаленные зубные щетки на полке у зеркала. Из самого зеркала на бабу Катю уставилось отражение – бледное, перепуганное.

Старушка так и не заметила, что вся раковина покрыта бледно-розовыми разводами. Лежащая под ванной мокрая половая тряпка, вокруг которой собралась розоватая лужица, также ускользнула от подслеповатых глаз.

Сообразив, что не дышит уже почти минуту, бабушка Катя шумно втянула влажный, отдающий хлоркой воздух. Все хорошо. Ничего не случилось. Так отчего же сердце не на месте? В квартире по-прежнему было тихо, а ведь так быть не должно! Когда Сашка дома, это слышно сразу. Его присутствие ощутимо. Это раскатистые выстрелы вперемешку с довольными криками, когда он играет в свои военные игрушки. Это дикая, кошмарная музыка, что исполняют парни в страшных масках, чей плакат висит над письменным столом. Это миллион маленьких движений, которые внук совершает, когда занят уроками или ест. Сейчас бабушка Катя была готова, молчаливо заткнув уши ватой, со спокойной душой удалиться на кухню – только бы Сашка включил этих жутких крикливых клоунов. Но квартира оставалась беззвучной. Мертвой.

Длинный коридор, тянущийся от ванной до детской комнаты, вдруг показался ей невыносимо страшным, наполненным жуткими тенями, которые в старости видишь все чаще и отчетливее. Поспешно нащупав пальцами выключатель, баба Катя залила коридор светом, заставив перепуганные тени торопливо утечь под плинтусы. Она прошлась по всем комнатам, зажигая лампы, где только возможно. Включила даже ночник над изголовьем кровати в спальне Сашкиных родителей, хотя толку от него было немного. Баба Катя сознательно оттягивала поход в комнату внука.

Только когда вся квартира засияла новогодней елкой, только когда заработал маленький телевизор, стоящий в кухне на холодильнике, а из гостиной ему стал вторить его крупный собрат, с диагональю втрое большей, только когда зашипел электрический чайник, – лишь тогда бабушка Катя решилась подойти к спальне внука. Пальцы дрожали. Бабушка Катя суетливо вытерла руки о блузу и, отбросив сомнения, рванула дверь на себя…

Сашка сидел на полу, по-турецки скрестив ноги, упершись ладонями в колени. Перед ним грудой переломанного бруса, разодранной кожи и выдранного поролонового наполнителя лежал старый диван, отделенный от мальчика лишь эфемерной границей в виде плотницкого топорика с желтой прорезиненной рукоятью. В верхнем углу лезвия, точно скальп чернокожего врага, застрял приличный кусок диванной обшивки. Сейчас Сашка напоминал индейца-ирокеза, отдыхающего после кровавой битвы. Весь он был какой-то помятый, взъерошенный, но при этом собранный, как взведенный курок заряженного ружья.

Только когда баба Катя облегченно выдохнула, приваливаясь к дверному косяку, Сашка обернулся. Вполоборота развернув тело, вонзил взгляд в бабушку, и та невольно заметила, что рука внука как бы между делом скользнула к рукоятке топора. Однако, поняв, кто перед ним, Сашка улыбнулся. Впервые за весь день баба Катя увидела его настоящую улыбку – искреннюю, широкую и открытую. Во все лицо.

– Ба, ну ты прям как ниндзя! – Сашка закряхтел, поднимаясь с пола. – Крадущийся, блин, тигр! Я даже не услышал, как ты пришла.

Чтобы скрыть волнение, бабушка Катя подпустила в голос строгости. Она всеми силами старалась не показать, что, войдя в комнату, увидела… нет, не увидела – ей почудилось… да, точно, почудилось…

– А ты чего это, Сашка? В темноте сидишь… – Строгости не получилось. Вышло нечто среднее между робким любопытством и испуганным недоумением. – Диван зачем-то разломал…

– Да это не я! – не моргнув глазом соврал Сашка. – В смысле, и я тоже, но вообще – он сам! Я на него сегодня прыгнул, так у него ножки подломились… Рухлядь! – Он ткнул в деревянные обломки топором.

– Так а чего ж ты хотел? Вон кабан какой вымахал, на родительских харчах. Но доламывать-то зачем? – старательно проглатывая ложь, баба Катя даже не морщилась. Что бы здесь ни произошло, она чувствовала – знать об этом ей совершенно не хочется.

– Чо сразу доламывать-то?! Там еще спинка почти пополам сломалась! И крепления вылетели! – вдохновенно врал Сашка. – Еще и пружины вылезли! Во, зацени… – Он ткнул себя пальцем в бок.

В этом месте на футболке зияла рваная дырка, сквозь которую просматривалась довольно глубокая кровоточащая царапина.

– Ишь ты! – переполошилась баба Катя. – Взрослый лоб, а ума как у дитяти! Чего йодом-то не смазал? А ну, пошли…

Сашка с готовностью шагнул к бабушке, и та охнула. От виска до самого подбородка тянулся красный след, который мог быть только…

– Ох! Это что такое?! А, Сашка? На голове-то откуда? Тоже пружиной, что ли?

Смущенно улыбнувшись, внук провел пальцами по щеке, стирая подсохшую кровь.

– Не-а… – Он спрятал глаза и как-то стеснительно добавил: – Это я сам уже… Когда разбирал его, щепка отлетела, ну и…

– А ну-ка, марш на кухню! – Бабушке наконец-то удалось найти достаточно строгости. Не дожидаясь, когда внук соберется, она стремительно, насколько позволяли вечно ноющие ноги, двинулась за аптечкой. Страхи исчезли, уступив место обычному беспокойству, в котором не нашлось места для кровавых видений.

– И кружки захвати, – не оборачиваясь крикнула бабушка Катя.

Едва она покинула комнату, как с Сашкиного лица вмиг слетела улыбка. Поудобнее перехватив рукоять топора, он двинулся следом за бабушкой. Перед тем как выйти из комнаты, Сашка обернулся к куче, бывшей некогда старым кожаным диваном.

– Только шевельнись мне тут еще! – угрожающе прошипел он.

Обломки и не думали шевелиться. Сашка, удовлетворенно кивнув, прикрыл дверь. Сунув топор под мышку, бодро потрусил на кухню. Там, негромко ругаясь под нос, возилась с аптечкой любимая старенькая бабушка Катя, вкусно пахло пирожками, уютно балаболил из телевизора ведущий вечерних новостей. А еще там, в ящике для инструментов, хранились вместительные мешки и пластиковая бутылка с бензином. Да, выносить мусор к ночи – плохая примета. Но чтобы избавиться от трупа, лучше времени не придумать. До заросшего бурьяном пустыря пять минут ходу. Никто не станет особо переживать, если среди ночи там вспыхнет небольшой костер. Придется, конечно, сделать несколько ходок, но из всех неприятностей сегодняшнего дня эту Сашка считал наименьшей.