Шкаф с кошмарами - Олег Кожин Страница 53

– Я тебя не боюсь, – сказал он.

Соврал безбожно, совершенно бездарно соврал. Слишком уж ощутимо дрожал голос. Показалось, что диван приобрел самодовольный вид. От безвыходности ситуации Сашке хотелось расплакаться. Ведь стоит сказать кому-нибудь, что диван пытается его убить – и все! Дурка обеспечена! А диван останется дома, чтобы рано или поздно сожрать кого-нибудь из Сашкиных родителей. Даже если допустить самое благоприятное развитие событий, в котором мать с отцом просто выкидывают диван на свалку, а сына отправляют на лечение в дурку… Даже в таком случае…

На миг перед глазами мелькнула картина – старый диван стоит возле мусорных ящиков, намекая, что он все еще очень даже неплохо смотрится в спальне или в гостиной, перед телевизором. И ведь возьмут же! Кто-нибудь обязательно польстится на черную кожаную обивку и притащит к себе в квартиру убийцу. А ну как диван заберет какая-нибудь бедная, но хорошая семья? А что, если в этой семье будут дети? Сашка похолодел.

Неизвестно, трагедию каких масштабов он успел бы вообразить, не ворвись в его панические мысли громкий скрежет. Сашка подозрительно посмотрел на диван. Так и есть. Между кожаной спинкой и стеной образовалось пространство, сантиметров в десять. Не слишком умело, почти не скрываясь, диван подкрадывался.

Соскочив со стула, Сашка трусливо отбежал к двери и, готовый в любую секунду дать деру, застыл там, настороженно наблюдая за чернокожим чудовищем. Прямо на его глазах диван двинул вперед сперва правую часть, а затем подтянул левую. Перед массивными деревянными ножками ползла гармошка смятого паласа. Не выпуская диван из вида, Сашка поспешно нащупал ручку и, рванув на себя, пулей вылетел из комнаты. Стоя в прихожей, он переводил дух, ожидая, когда успокоится бешено бьющееся сердце. Только почувствовав, что голос больше не дрожит, твердо сказал:

– Я тебя сожгу! Понял?! Сожгу на фиг!

В ответ диван угрожающе раззявил пасть – Сашка впервые обратил внимание, что внутренняя сторона сиденья густо усеяна вылезшими шляпками мебельных гвоздей. Или, быть может, ему это показалось – «пасть» тут же с треском захлопнулась.

– Что, не нравится?! – Сашка злорадно улыбнулся.

Диван вновь приоткрыл пасть и аккуратно закрыл ее. И еще раз. А потом – еще. Часто-часто. И Сашка наконец понял, что тот просто смеется. По-своему, но очень издевательски, прекрасно понимая – разводить костер в квартире Сашка не посмеет. Тем временем диван придвинулся еще на полметра, встав ровно посередине комнаты. Точно дворовый задира, он вызывал Сашку на драку. Молчаливо подзуживал. Упрекал в трусости, зная, что ни один нормальный мальчишка этого не стерпит. А Сашка был нормальным мальчишкой.

– Ну, погоди, гад! – ругнулся он и помчался в прихожую. Найти на полке с инструментами плотницкий топорик было делом пары секунд. В следующую минуту Сашка уже вновь стоял в дверном проеме своей комнаты. Приглашая войти внутрь, диван со скрипом отодвинулся назад на пару сантиметров. По-бычьи наклонив голову, Сашка нырнул в комнату и закрыл за собой дверь, отрезая все пути к бегству.

Черная обивка вспучилась, подобно гигантскому пузырю на маслянистой пленке нефти. Распавшись на три неравномерных вздутия – одно большое в середине и два маленьких, по краям, – выпуклость пошла рябью. Миг – и на спинке дивана проступили знакомые черты: сплюснутый нос, будто упершийся в твердую поверхность, вислые бульдожьи щеки, впадинки глаз. Самих зрачков видно не было. В этих местах черная кожа вдавилась глубоко внутрь, образовав пустые глазницы. Все это двигалось, менялось, вздымалось и опадало ежесекундно, отчего казалось, что лицо по-настоящему живое.

– Барабек… – изумленно прошептал Сашка.

Завороженный нервными гримасами уродливой морды, Сашка едва не прозевал, как из двух меньших выпуклостей выросли огромные ладони, увенчанные толстыми сардельками пальцев. До предела натягивая кожаную обивку, они потянулись к мальчишке, сжимаясь и разжимаясь. Вздрогнув от неожиданности, Сашка проворно отскочил назад. Клацнув приподнятым сиденьем, диван сделал рывок вперед, нещадно царапая пол, собирая в гармошку потертый палас. Странно, но страха Сашка не чувствовал. Лишь злобу на глупого Барабека, отравляющего ему жизнь даже из могилы.

– Что, гад, руки коротки?! Робин-Бобин-Барабек скушал сорок человек! А на утро говорит – у меня живот болит! – прокричал Сашка обидную скороговорку.

Опережая очередной рывок дивана, Сашка вскинул топор под потолок, едва не задев люстру, и с размаху опустил его прямо на исходящее рябью лицо мертвого Роберта. Кожаная морда не брызнула кровью. Не развалилась пополам, обнажая сахарящиеся лицевые кости и хрящи. Она просто исчезла. А Сашкин топор, ударившись в упругое диванное сиденье, спружинил обратно. Обухом прямо в лоб незадачливого вояки.

От удара подкосились ноги, и Сашка рухнул на колени. Перед глазами поплыли лиловые амебы, пальцы подрагивали, из последних сил стискивая топорище, в ушах стоял приглушенный гул – это, обдирая краску с пола, скрежетал подбирающийся к нему вплотную диван. Сашка попытался вслепую оттолкнуть от себя приближающийся ужас. Пальцы ударились о гладкую поверхность фанеры. Диван только что открыл крышку, и Сашка самостоятельно запихнул руку в раскрывшуюся пасть.

Деревянные челюсти перехватили его предплечье, сжимая добычу, угрожая расплющить, разломать. Боль, незамутненная, яркая, в одно мгновение начисто смыла все остальные ощущения. В голове прояснилось, туман перед глазами рассеялся. Даже пульсирующий лоб, стремительно набухающий лиловатой шишкой, отошел на второй план. Свободная рука с силой сжала прорезиненную рукоять топорика. Перед лицом корчащегося от боли Сашки вздыбилась обивка, образуя ненавистное Барабеково лицо. Черные руки, блестящие вытертой кожей, тянулись к Сашкиному горлу, но лишь бессильно хватали воздух в считаных сантиметрах от цели. Долго так продолжаться не могло. Сашка терял силы с каждой секундой – от невыносимой боли, от усталости, от страха. Но именно страх позволил ему, собрав остатки мужества, с воинственным криком обрушить топорик на подлокотник дивана.

Треск дерева прозвучал как хруст ломаемой кости. Подлокотник пошатнулся, но выдержал. Однако сам диван при этом как-то странно вздрогнул. И тогда на Сашку снизошло озарение – существо, кем бы оно ни было, тоже испытывает боль! Поняв это, он яростно всадил топор в то же самое место, с облегчением почувствовав, как слабеет хватка «челюстей». Руку высвободить не удалось, но Сашка, ловко извернувшись, лихо срубил переднюю правую ножку. Диван на мгновение качнулся вперед, но тут же вернул себе устойчивое положение. Мальчик перегнулся через зажатую руку и ударил по другой ножке, заставив врага повалиться вперед.

Выбитая ножка отлетела в дальний угол комнаты и застыла на полу, точно обрубленная конечность. Окрыленный успехом, Сашка наклонился к дивану и победоносно заорал:

– Так тебе, сволочь! Что, съел?! Робин-Бобин-Барабек скушал сорок человек! Фиг тебе! Не сожрешь! Подавишься!

Разгоряченный боем, Сашка чувствовал себя сильным и неуязвимым, способным с легкостью загнать Барабека в самое пекло. Да что там – хоть сотню таких Барабеков! Расплата за самонадеянность последовала мгновенно. Вновь нефтяным пятном вздулась обивка, превратилась в жирные руки, обретшие свободу движения только после смерти. Огромные, неуклюжие, но цепкие и сильные пальцы впились Сашке в горло. Сдавленно пискнув, мальчик с размаху врезал топором в расшатанный подлокотник. Раз за разом он впечатывал свое оружие в ненавистного Барабека. Взгляд равномерно застилала мозаика черно-серых пятен.