Избранник ада - Николай Норд Страница 51

Она была отдельной, и вход в нее лежал через дверь из другой комнаты – общей, поскольку квартира наша состояла из двух смежных комнат. При входе, справа от двери располагалось окно, к которому впритык стоял двухтумбовый стол из светлого дерева с черным бархатным верхом. Здесь я занимался. На столе располагалась чернильница из серого, с белыми прожилками, мрамора и с полочками под перьевые ручки. Эта чернильница стояла на столе скорее для украшения, чем для дела. Уже много лет я не пользовался ею: сначала, еще в старших классах школы, я перешел на чернильные же авторучки, а затем появились шариковые, и я стал пользоваться ими. Поэтому бачок для заливки чернил был пуст и чисто вымыт, но на полочке чернильницы лежала деревянная школьная ручка с металлическим пером – эта ручка мне сегодня тоже понадобится.

Еще на столе была такая же мраморная пепельница, а также бронзовая зажигалка, инкрустированная в подставку, выполненную из лакированного дерева. Напротив стола стоял стул с сидением из коричневого кожзама, а слева от стола – находилась четырехногая подставка, с радиоприемником «Чайка» на ней и настольными часами в деревянном корпусе. Далее, напротив входной двери и чуть левее – у стены, располагался старинный румынский дубовый шифоньер, с большим зеркалом, занимавшим полностью одну из его дверок. Еще левее, вдоль стены противоположенной окну, стояла моя кровать из бука, тоже румынская и темно-коричневой полировки. К изголовью кровати, примыкая к стене, в которой располагалась дверь в комнату, гнездилась, такого же цвета и полировки, прикроватная тумбочка с ночником – мерцающей под живой огонь лампочке, вставленной в бронзовый канделябр.

Для начала я сделал пантакль. На черной тряпице, размером с развернутую газету «Правда», я начертил мелом пятиконечную звезду, точно такую же, какую я видел и на золотом медальоне в шкатулке Софьи – «Печать Мендеса», которую заключил в тороид. В самой звезде изобразил козлячью бородатую и ушастую мордень самого Бафомета – князя Ада. Внутри центрального круга, в межлучьях пентаграммы – в промежутке между рогами и ушами Бафомета – я написал латинскими буквами имя SAMAEL – Ангел Смерти или, по другой версии, Ангел Загробного Суда, то есть сам Сатана. А на противоположенной стороне Печати Мендеса – словом, перепрыгивающим через козлиную бороду имя – LILITH – имя первой жены Адама, отвергнутой им.

Насколько я знаю, согласно легенде, разъяренная отказом дева, стала наперсницей Дьявола и злым демоном – Духом Ночи и повелительницей долины Содом в Его вотчине – Зазеркалье, где Дьявол играет роль Бога. Внутри же тороида, над каждым лучом пятиконечной звезды, я вписал магические руны и там же, над именем Ангела Смерти, вписал свое имя – NIKOLAY, в нижней же его части, в качестве своей конечной цели, имя своей возлюбленной – SOFIA. Затем пантакль постелил посреди комнаты как раз напротив зеркала шифоньера.

Далее я принес из кухни самое большое блюдо, какое только смог найти. Затем, из ящика стола, вытащил все остальные, приготовленные мной заранее причиндалы для моего оккультного действа: железную диадему, комплект черных свечей, тюбик алой масляной краски, кисточку, тетрадку, кусок воска, красную шерстяную нитку с иголкой и пять маленьких бронзовых подсвечников еще дореволюционной работы. Их я выпросил у моей бывшей соклассницы – Коркиной Вали.

Раньше они стояли у небольшого домашнего иконостаса ее верующей бабушки, которая умерла в прошлом году, и с тех пор все богомольное хозяйство покойницы пылилось за ненадобностью в кладовке Валиной атеистической семьи. А что делать? Партия не поощряла веру в Бога, она не любила мракобесов, за это тормозили карьеру, клеймили в хвост и гриву богомольцев на различных партийных и профсоюзных собраниях, отодвигали назад очередность на получение жилья, а, бывало, и лишали родительских прав, а так же чинили прочие неудобства нашим идейно отсталым советским гражданам.

Достал из ящика стола и завернутый в тряпицу кинжал, принесенный мною из склепа с Клещихи. Это и был атаме – кинжал для магических действий, та самая, как я вначале полагал, недостающая вещица для моего сегодняшнего магического действа. О том, что это именно он, я случайно узнал от дяди Жоры – отчима своего друга Вовки, когда, не удержавшись, принес кинжал к дружку домой похвастаться старинной вещичкой. Естественно, каким образом и для чего я его добыл, я умолчал – помнил наказ Баал-бериты.

Дядя Жора ныне работал простым токарем на заводе «Вторчермет» после десятилетней отсидки в Сиблаге. У него и фигура-то выдавала принадлежность к этой металлической профессии – покатые, опущенные вперед плечи, шея сдвинутая также вперед, как у утки – ведь приходилось весь день стоять, наклонившись над шпинделем станка и крутить ручки подачи резца и суппорта. Но до своей отсидки, куда запрятали дядю Гошу еще до войны, как ближайшего сподручного Наркома внутренних дел Ежова, он был неплохим следователем. Потомственный рабочий, токарь по профессии, имевший из образования лишь несколько классов церковно-приходской школы, он пришел в ОГПУ еще в начале двадцатых годов из РККА по разнарядке партии, проявил в новой для себя профессии природную сноровку и раскрыл ряд громких дел. Он даже принимал участие в особо важном следствии, ведшегося по делу самоубийства Есенина, и собственноручно снимал его с отопительный трубы, на которой тот повесился.

А однажды дядя Жора вел расследование одного ритуального убийства, и ему попадался похожий кинжал и с той же надписью. Она проступила отчетливо, когда я дома почистил позеленевшее лезвие наждачкой и промыл растворителем:

«For dust you are – and to dust you will return»

Надпись была выгравирована на английском, который я знал неплохо. Поэтому тем более я поверил дяде Гоше, который, не зная ни бельмеса по-английски, моментально озвучил фразу на русском языке, как только взглянул на нее: «Из праха ты восстал – прахом и станешь». Он-то и рассказал мне, что кинжал этот предназначен для магических действий и называется – атаме…

Все остальные предметы предстоящего ритуала, в том числе разложенные веером лотерейные билеты, чистый носовой платок и шматок ваты, уже находилось на столе. Подсвечники я расставил в вершинах звезды на пантакле, установил в них свечи и зажег их, после чего потушил люстру на потолке, погрузив комнату в мерцающий свет свечей. Они, почему-то, горели неровно, с сухим треском, выпуская извивающиеся, как змеи, столбики черного удушливого дыма. Может быть, в другой раз я бы этого не почувствовал, но моему ритуалу предшествовал шестидневный пост, как и было указано в «Служебнике Дьявола», посему все мои чувства – и обоняние, и осязание, и слух и все остальные были предельно обострены.

Затем кисточкой по наружному контуру блюда я стал вписывать все буквы русского алфавита. Потом из воска вылепил рогатый и копытистый вольт Дьявола. На его груди я выцарапал иглой, раскаленной в пламени свечи, имя: LUCIFER – Светоносный, один из главных демонов Ада, и он же, наряду с Самаелем, Вельзевулом и еще четырьмя первыми Демонами Зазеркалья, являющийся одним из воплощений Дьявола. Затем окропил восковое тельце Люцифера, но, конечно, не святой водой, а мочой Черта, вызвав в голове легкое головокружение от распространившегося в помещении смрада. Тем самым я произвел, как бы, крещение вольта, только сатанинским образом. Потом положил его на тарелку, которую, в свою очередь, поместил в центр пентаграммы.