Избранник ада - Николай Норд Страница 50

Я зажмурил глаза, тряхнул головой, резонно полагая, что все это мне привиделось, но когда открыл их, то заметил, как в этот момент из-под крыши дома вылетел Клавкин ворон. Он, взреяв штопором в небо, издал громогласное, протяжное и, как мне показалось, призывное «Кар-р-р!!!», будто и в самом деле к кому-то взывая о помощи.

Я отвернулся и поспешил удалиться, чтобы не оказаться ввязанным в какую-нибудь бестолковую историю, резонно полагая, что все тут происходящее – не моего ума дело.

Чудны дела твои, Господи!

Светило низенькое солнце, которое радовало последними теплыми лучами. Земля подсохла, и тут же ветер стал свивать по улицам в косички пыль. За заборами незлобиво перекликались собаки, где-то крякали утки, мычали коровы. По дороге попадались редкие прохожие и мотались на велосипедах беззаботные пацаны. Здесь шла своя жизнь, отличная от нашей городской.

Хорошо-то как!

И тут на землю нашла некая тревожная тень. Я поднял голову. И увидел огромную черную тучу, надвигающуюся на деревню из-за рощи. Это была необъятная стая бесчисленных черных ворон, низко пролетающих над землей, словно жуткое живое покрывало, накрывавшее собой Бугры. Может, это была какая-то миграция этих птиц – не знаю, но такого, ни раньше, ни потом, я больше не встречал.

Заунывно завыли собаки, где-то жалобно замычала корова, заплакали детскими голосами кошки. В воздухе зависла некая тревога. Посыпался редкий дождик. Когда грязные, вонючие капли стали попадать мне на голову и растекаться серыми кляксами на пальто, я понял – это валятся с неба вороньи экскременты. В это время я проходил мимо сельпо и, спасаясь от вороньей бомбежки, влетел в магазин. Оглянувшись напоследок, я заметил, как из центра живой тучи образовался вихревой живой столб, своим острием уткнувшийся в землю в районе Васиного дома. Оттуда ураганом разносился окрест невооброзимый рев из слившихся воедино карканий миллиона вороньих глоток, словно рев турбин готовящегося взлететь в небо «Боинга».

Варюха в магазине отпускала какому-то, не первой трезвости, старому хрычу, в поношенном спортивном костюме и женских ботах, фугас «Рубина» за рубль восемьдесят две. Дедок, с седой копешкой жидких волос на голове, незажженной папироской, зажатой в синих, словно после долгого купания в холодной воде, губах, и с загорелым и сморщенном, как прошлогодняя картофельная балаболка, лицом, прилип любвеобильным взглядом к разрезу Валюхиной белой груди – крутой и упругой, как два новеньких баскетбольных мяча. В другом же конце магазина пивница вытирала свой прилавок от разлитого на нем лужиц пива.

Завидев меня, Валюха, сдвинула халат, прикрыв свои надутые прелести от восторженного взгляда старого ловеласа. Тот, поняв, что кина больше не будет, заполучил свой пузырь и поплелся к выходу шаркающей походкой, задумчиво шевеля папироской во рту, видимо воображая захватывающие сцены, которые бы он мог проделать с Валюхой у себя на сеновале, будь он лет, этак, на двадцать моложе.

Сделав вид, что тоже пришел за покупкой, я подошел к прилавку.

– Что вам угодно-с, молодой человек? – спросила Валюха таким тоном, будто увидела меня впервые и довольно громко, поскольку странный шум с улицы пробирал с потрохами и весь магазин.

– Да мне бы сигарет пачку – «Честерфилд», – ответил я тоже громко, чуть ли не крича, вспомнив название иностранных сигарет, которыми меня угощал Моиз, когда мы с ним разговаривали в гостинице.

– Чо-чо? С каким фильтром? – переспросила Валюха то ли из-за этого наружного гула, то ли по непонятке, и мотнула головой, многозначительно посмотрев куда-то мне за спину.

Я понял, что она сигналила пивнице. И, в самом деле, та тут же скрылась в подсобке.

– Слушай, Миколка, там чо на улице-то творится, самолет что ли падает, – спросила меня Валюха с тревогой в голосе и оглядывая мою попачканную одежду.

В это время наружный шум внезапно оборвался, и я не успел ей ничего объяснить, как Валюха, по инерции громко, задала мне новый вопрос, который в наступившей тишине произвел впечатление грома среди ясного неба.

– Чо так рано-то, Миколка, невтерпеж что ли?

Уловив свой промах, Валюха продолжила говорить уже просто громким шепотом, улыбаясь самым нежнейшим образом и томно глядя на меня маленькими глазками в голубой поволоке:

– Так у нас обед будет только через двадцать минут. – Ты в магазине-то не трись, не вызывай лишних подозрений. Ступай на улку, в два часа напарница с грузчиком домой обедать пойдут, ты тогда к служебному входу и подходи, я открою. Ладно? Ну, все, иди уж. У-ух! – с этим уханьем, который захлестывал прилив нежности, Валюха протянула свою ручищу и, ухватив меня за щеки, словно малого ребенка, легонько, как ей казалось, потрясла меня за подбородок, слегка подтолкнув к выходу.

Впечатление было такое, будто мое лицо зажали между двумя корпусами включенных отбойный молотков, отчего на короткий период времени у меня помутилось сознание. Когда же я очухался, то обнаружил себя уже выходящим из магазина, и напоследок успел услышать за спиной Валюхин певучий голос:

– Э-эх, конфеточка ты моя, мишка ты мой косолапенький, сладенький…

Я снова попал под говняный дождик и ринулся под ближайший, еще не успевший полностью облететь, тополь. Экскременты, в некотором количестве, все ж пробивали и его поредевшую крону, одно только было утешение: воронья стая заканчивала свой пролет над Буграми – уже исчезла живая воронка над Васиным домом, и оставался виден только край поредевшей тучи, из-под которого засияли лучи солнца.

Потомившись под тополем еще пару минут и опасаясь, как бы раньше времени не открылся служебный вход в магазин, что находился как раз напротив меня, я вышел на дорогу. Одиночные вороны все еще летели надо мной вслед стае, но, как бомбардировщики, они уже не были опасны.

Домой, по загаженной цветными экскрементами дороге, я поплелся пешком, ибо был, в буквальном смысле, обосран с головы до ног, и не мог воспользоваться общественным транспортом, чтобы не испачкать других пассажиров. Почистить себя, в данный момент, я тоже не решался, дабы не размазать говно по одежде – надо было дождаться, когда оно подсохнет. Даже, если бы я снял пальто и, вывернув его наизнанку, понес в руках, все равно бы в транспорте от меня шарахались, как от прокаженного, поелику голова моя была похожа, хоть и на праздничный с виду, но, все же, вонючий торт.

Несмотря на выполненную свою задачу по д́обыче Чертовой мочи, чувствовал я себя, почему-то, прескверно…

Возможно оттого, что это воронье обгадило мне не только пальто, но и, казалась, саму душу. Но, может быть, и не поэтому…