Мой Демон - Михаил Болле Страница 48

Чтобы попасть к другу, Данзасу пришлось протиснуться через гурьбу взволнованных людей, толпившихся как возле самого дома, так и на лестнице. Он даже не успел открыть дверь кабинета, как она распахнулась настежь, и перед ним предстал взволнованный священник, чьи глаза были полны слез.

– Умер? – испугался Данзас.

– Пока нет…

– Тогда что означают ваши слезы?

– Вы можете мне не верить, но я все же скажу, что и для себя самого желаю такую необыкновенную силу покаяния и такого конца, какой имеет этот благочестивый человек! Он избавился от всех своих демонов, досаждавших ему доселе!

Немало изумленный подобным признанием, Данзас посторонился, случайно встав на ногу поручику, давая священнику пройти мимо, после чего поспешно извинился и проник в кабинет. Присутствовавшим было не видно выражение лица поручика, поскольку оно, как всегда, было закрыто плотным матерчатым шарфом. Зато глаза его выражали глубокую скорбь и великое разочарование, которое обычно постигает тех, кто всю жизнь шел к определенной цели и не достиг ее на самом подступе. Поручик посмотрел в сторону медленно уходящего священника, вспомнил о пистолетах, лежавших в одном из ящиков письменного стола в кабинете Пушкина, и тихо сказал на чистом русском языке:

– Еще не все потеряно…

Тем временем Пушкин уже ждал своего друга, встретив его словами:

– Я просил Арендта передать государю, чтобы тебя не преследовали за участие в этой роковой дуэли.

– Почему ты говоришь так, словно уже умираешь? – опечаленно спросил Данзас.

– Потому что чувствую, как силы покидают меня. Шольц и Арендт сказали, что я безнадежен… Ах да, будь так любезен, передай мне вон ту шкатулку.

Приятель поднялся и принес требуемый предмет к самому изголовью дивана. Пушкин достал из шкатулки цепочку с нательным крестом и вложил ее в раскрытую ладонь Данзаса, думавшего в тот момент: «Как жестоко и, безусловно, неправильно поступили врачи, сказав ему правду о скором смертельном исходе». Затем, сделав мучительное усилие, Пушкин стянул с пальца кольцо с бирюзой.

– Возьми и носи это кольцо, – попросил он. – Мне подарил его наш общий друг Нащокин. Это талисман от насильственной смерти, который мне так и не помог…

– Мой добрый друг, – взволнованно и будто опомнившись, заговорил Данзас, машинально убрав цепочку в карман сюртука и послушно надевая это кольцо на собственный палец, – не поручишь ли ты мне, в случае твоей смерти, исполнить справедливое отмщение в отношении Геккерена и Дантеса?

– О нет, нет, – в свою очередь, разволновался Пушкин, после чего на удивление твердым голосом заявил: – Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином!

Данзас послушно склонил голову, а обессиленный поэт откинулся на подушки и утомленно закрыл глаза. Наверное, только в тот миг, когда Данзас смотрел на умирающего друга, он осознал, как много ошибок и нелепостей, подтолкнувших Пушкина к смерти, совершил в тот день. Ведь именно он, однокашник Пушкина по Лицею, подполковник Константин Карлович Данзас, согласившись стать секундантом, не позаботился о присутствии врача на месте дуэли, именно он не оказал Пушкину первой медицинской помощи, именно он, наблюдая сильнейшее кровотечение, не повез раненого в госпиталь, и, в конце концов, именно он не сделал и малейшей попытки, чтобы предотвратить роковую дуэль на Черной речке…

День спустя в голландском посольстве состоялся примечательный разговор. К Дантесу явился его секундант – виконт д’Аршиак – и решительно потребовал объяснений.

– Что именно ты хочешь от меня услышать? – не понял Жорж – бледный и с рукой на перевязи.

– А сам ты не догадываешься? – удивился д’Аршиак. – То, что я совершил низменный поступок и не предупредил Пушкина о слабой убойной силе его пистолетов, – жалкая шалость по сравнению с твоими гнусностями!

– И теперь что с того?

– А то, что ты оказался подлее, чем можно было предположить! Как ты посмел вопреки всем правилам честной дуэли надеть под мундир кольчугу?

– Это неправда! На мне не было кольчуги!

– Не лги! Мне только что сказали, что ты всю ночь примеривал ее на себя! И даже спрашивал советов у некоторых фешенеблей!

– Делись после этого с друзьями сокровенным…

– И все же?

– Жить хотелось, – вяло усмехнулся Дантес, принявший позу человека, желающего избавиться от неприятного собеседника любыми средствами. – Я еще слишком молод, чтобы умереть от руки рогоносца! Тем более что именно он вынудил меня принять его вызов.

– Это не рогоносец, а великий поэт России!

– Да откуда тебе это известно, если ты не знаешь русского языка и не прочел ни одного из его стихотворений? Только с чужих слов?

– В этом ты прав, однако господин Пушкин вел себя как порядочный человек, в то время как ты… Мне так стыдно быть соучастником этого подлого убийства, что теперь я хочу уехать из России! В этой стране меня приняли очень радушно, зато теперь имя мое начнут проклинать из поколения в поколение.

– Ты говоришь так, словно господин Пушкин уже умер.

– Нет, он еще жив, но находится при смерти и умирает в страшных мучениях. Будь же ты проклят, Жорж, за всю свою подлость! И если бы ты только знал, как я теперь стыжусь родства с тобой!

С этими словами д’Аршиак покинул гостиную, разминувшись со входившим слугой.

– Что еще такое? – недовольно поинтересовался Дантес, морщась при мысли о том, что слуга мог невольно услышать окончание разговора.

– К вам пожаловала княгиня Долгорукая по поручению Александра Сергеевича Пушкина.

– Проси.

Слуга удалился, а Дантес принялся нервно ходить по комнате, покусывая губы и кончики усов. В этот сумеречный час он выглядел особенно хрупким и беззащитным. Голубые глаза словно посерели, золотистые волосы потемнели, а изящный нос неестественно вытянулся. Внезапно он остановился, замер и, словно бы вспомнив что-то неимоверно важное, задумался, устремив свой взор в потолок, точно хотел проникнуть взглядом высоко в небеса и получить там самую высочайшую аудиенцию.

В этот момент Дантесу подумалось о том, что поскольку лишь одному Господу Богу известно все происходящее в его душе, постольку лишь Небесный Владыка мог знать выход из ужасающего мрака, царившего вокруг него все последнее время. Жорж принялся шептать молитву, в которой упоминалось о чудовищных грехах, опутавших его с головы до ног. Он просил у Господа пощады и защиты…

Когда княгиня вошла в гостиную, Дантес учтиво склонил голову и пошел навстречу даме:

– Мое почтение, княгиня. Не соблаговолите ли присесть?

– Благодарю, – сухо кивнула Долгорукая, отрицательно покачав головой. – Я лишь хотела поинтересоваться вашим самочувствием и передать вам от Александра Сергеевича послание на словах.