Женщина-VAMP - Евгения Микулина Страница 47

И это было только начало чудесного дня. Вторую его половину я провел, пытаясь как-то поправить макет рекламного разворота, который изготовили в нашем отделе «производства рекламы». Во всех издательствах есть такие – бывает, что у клиента нет готового макета рекламных полос, и они делают его с помощью наших стилистов, и дизайном занимается специальный отдел. Идея в общем хорошая – она придумана для того, чтобы в журнал гарантированно вставали только очень качественные, красивые рекламные макеты. Проблема в том, что в нашем отделе производства рекламы работают исключительные дебилы, которые едва умеют верстать. Зачем их там держат, для меня загадка – но держат, и это значит, что я массу своего бесценного времени трачу на то, чтобы исправлять их ошибки. Сегодня эпопея была особенно тягостной и особенно важной. Они делали макет для какого-то невероятно крупного и важного рекламодателя, очень богатого благотворительного фонда под названием ЛНВХ. Бог знает, что скрывается под этими буковками, – они свое название не расшифровывают и никоим образом не дают понять, чем именно этот фонд занимается: из исходных картинок понятно только, что чем-то христианским, потому что имеется смутное изображение крестов, небес и романтического восхода. И сделать им нужно тоже «взгляд и нечто», используя только их название, телефон и слоган «Сделаем мир чище и лучше». Очень информативно. Может, они пылесосы продают? Если учесть цену нашего разворота, то они, должно быть, продали немерено пылесосов.

Естественно, что при таких унылых условиях задачи макет у наших рекламщиков получился пошлейший. Естественно, я никак не мог его утвердить и начал переделывать. И в результате не только обидел наших тупых дизайнеров, но еще и вынужден был провести много увлекательных минут, беседуя по телефону с пиар-менеджером этого ЛНВХ, дамой с феерическим именем Ангелина Лопушонок, и пытаясь утвердить свой вариант макета. Происходило это не без сложностей и глупостей, хотя все ее наивные претензии в любом случае ничто перед эпизодом из моей ранней дизайнерской жизни, когда капризная клиентка прислала мне образец цвета, который хотела видеть в макете (как сейчас помню, какой-то особый оттенок бордового), по ФАКСУ – в виде черного квадратика, само собой. Но когда мне уже удалось утвердить макет для этих ЛНВХ и все закончилось хорошо, я раскрыл свежий номер нашего дражайшего конкурента, журнала «Лидер», и увидел там разворот рекламы этого же фонда – вполне приличный, кстати, разворот. И вот скажите мне – какого черта эти люди наняли нас делать новый макет, если у них уже был готовый? Только чтобы денежку потратить дополнительную?

Все это меня очень разозлило. Ненавижу бессмысленную работу.

Надо будет спросить у Марины, чем хоть занимается на самом деле этот фонд. Наверняка же она знает. А может, и нет. У нас ведь в издательстве все строго – редакция не лезет в то, чем занимается коммерческий отдел, который продает рекламные полосы. У нас «суп отдельно, мухи отдельно». Купили люди разворот на хорошем месте – и спасибо им… Никаких вопросов, лишь бы платили.

И вот уже половина седьмого, и работа в общем и целом закончена, но торопиться уходить из офиса мне сегодня бессмысленно – Марина занята. Сначала у нее какая-то очень важная встреча вне офиса, а потом ей нужно поохотиться. Это значит, что я как минимум до одиннадцати вечера должен где-то болтаться, пока она не освободится.

Я мог бы, конечно, пойти в «Дети ночи» и выпить. Но Марине это не понравится. После того, что случилось со Степой Малаховым, она стала очень нервно относиться к моим походам в места скопления вампиров. Особенно – без нее. Она говорит об этом неохотно – как обычно, пытается меня от чего-то уберечь. Но я понял одно: они с Грантом почему-то уверены, что убийство имело какое-то отношение к их братии. У Гранта налаженные связи с высокими чинами в московской милиции (не хочу даже думать о том, что и ТАМ сидят вампиры! Вампир-мент – что может быть страшнее, а?), и эти высокие чины сообщили ему кое-какие детали расследования. Которое, естественно, зашло в тупик – ну это как обычно. Короче, если раньше было известно только, что Степе перерезали горло, то теперь еще выяснилось, что, несмотря на это, крови в комнате не оказалось. Нормальный человек сделал бы вывод, что его убили в другом месте и перенесли труп. Вампиры увидели в этом сигнал тревоги: они говорят, что так их незаконно охотящиеся на людей соплеменники обычно заметают следы. Выпьют кровь – а потом, чтобы скрыть следы укусов на шее, перерезают горло.

О господи. Если я еще немножко об этом подумаю, меня стошнит прямо на рабочем месте. Я и до сих пор с трудом укладываю в сознании мысль, что речь идет вовсе не об абстрактной сводке криминальных новостей, а о человеке, которого я хорошо знал и видел, считай, накануне этого ужаса…

Я не хочу об этом думать, но думать приходится, потому что смерть Малахова изменила нашу жизнь. Мы теперь постоянно настороже. Грант и Марина убеждены, что Степу убил некий вампир, которого встретили в «Детях ночи», вампир, которого они не заметили или, вообще, которых они не знали. Грант первым делом проверил свою дорогую Ванессу – он все еще опасается за ее способность контролировать себя. Но в тот уик-энд они все время были вместе. Марина тоже не проявила снисхождения к своим друзьям – она с пристрастием расспросила Сережу Холодова: ей показалось, что он с кем-то познакомился в тот вечер в клубе и что, возможно, встречался с этим «кем-то» позже. Холодов в ответ изумленно поднял брови и переспросил – что, по ее мнению, могло бы заставить его знакомиться в клубе с пьяным смертным мужчиной? Мне-то кажется, что с него все что угодно станется, – все-таки он очень загадочное существо, даже для вампира. Но Марина и Грант уверились, что ближний круг их «семьи» ни в чем не виноват. Значит, остаются вампиры, с которыми они не общаются плотно. А их в Москве десятки, если не сотни. И есть еще ребята, которых они зовут «гастролерами», – вампиры, которые не рискуют безобразничать у себя дома и ездят по чужим городам, чтобы охотиться на чужой территории.

Вот сейчас, думая об этом, я отчасти понимаю желание Марины защитить меня от своего мира. Но меня ведь нужно защищать только до тех пор, пока я человек. Если бы я был одним из них, я бы не вызывал нездорового аппетита вампиров и мне бы ничто не грозило.

Если бы она хотела, чтобы я был с ней вечно… Но она не хочет.

Я не буду, не буду, не буду думать о наших отношениях. Это слишком больно, особенно когда я один – как сейчас. Когда она рядом, сознание ее близости, прикосновение к ее прохладной коже, вид ее ослепительного лица, нежность в ее глазах помогают мне забыться – смягчают мою боль. Когда она рядом, я слишком счастлив – и слишком растворен в ней, – чтобы вообще о чем-либо думать.

Я, впрочем, лукавлю – обманываю сам себя. Когда она рядом, мне еще вдвое больнее. Поскольку все то, что меня утешает, – все то, что заставляет забыться… Все это одновременно напоминает мне, что я не нужен ей так, как нужна мне она. То, что меня сейчас утешает, – это то, что я потом потеряю.

Надо думать, все кончится тем, что меня просто аккуратненько так разорвет на две части – между черным отчаянием и полной эйфорией. Нельзя быть одновременно счастливым идиотом и трагическим страдальцем. У меня раздвоение личности. По мне определенно плачет психиатрическая больница.