Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс Страница 41

Представь, Стефан, что в эту секунду я вдруг оказался там –наверное, зелье так подействовало. Я опять услышал скрип телеги, увидел моюдорогую юную Дебору, а вдалеке возникла полупрозрачная фигура темноволосогомужчины.

– Да, но, видишь ли, он хотел показаться толькоДеборе, – услышал я собственный голос, – но я его тоже увидел, и этодоказывает лишь одно: его может увидеть любой, когда он обретает физическуюсущность.

– А как он это делает?

Мне вновь пришлось прибегнуть к архивам моей памяти иизвлечь оттуда учения древних.

– Если это существо может собирать драгоценные камнидля тебя…

– Да, это он может.

– …Значит, он может собрать вместе крошечные частички ипринять человеческий образ.

И тут в мгновение ока я оказался в Амстердаме, в постели сДеборой, и все слова, которые она тогда произнесла, прозвучали снова, словно таночь повторилась в этой самой комнате. Обо всем этом я рассказал дочери, этойведьме в моих объятиях, которая то и дело подливала мне вина и которой мнехотелось овладеть не меньше тысячи раз, прежде чем обрести свободу.

– Но если ты с самого начала знала, что я твой отец, топочему так поступила? – спросил я, одновременно пытаясь поцеловать ее.

Она отстранила меня, как могла бы отстранить собственногоребенка.

– Мне нужна твоя стать, твоя сила, отец. Мне нуженребенок от тебя – сын, который не унаследует болезнь Антуана, или дочь, котораясможет видеть Лэшера, потому что Лэшер ни за что не покажется мужчине. –Она на мгновение задумалась и добавила: – Ты ведь для меня не просто мужчина,ты мужчина, связанный со мной кровно.

Значит, все было заранее спланировано.

– Но есть еще кое-что, – продолжала она. –Знаешь ли ты, каково это – оказаться в объятиях настоящего мужчины?Почувствовать, что тобой овладевает настоящий мужчина? И почему бы этомумужчине не быть моим собственным отцом, если он самый приятный из всехкавалеров, каких я когда-либо встречала?

Я вспомнил тебя, Стефан. Я вспомнил все твои предостережения.Я вспомнил и Александра. Быть может, в эту самую секунду он оплакивал меня внашей Обители.

Кажется, я заплакал, потому что мне помнится, будто Шарлоттаутешала меня, полная сочувствия и отчаяния. А потом, в этом я уже уверен, онаприжалась ко мне, словно дитя, свернулась подле калачиком и заявила, что мы обазнаем то, что никому больше не известно, если не считать Деборы, а Деборамертва. Тут она расплакалась. Она плакала по Деборе.

– Когда он пришел ко мне и сказал, что мамы нет вживых, я разрыдалась и долго не могла остановиться. А домашние стучали в дверь,звали меня и просили выйти. До той минуты я ни разу его не видела, ни разу сним не говорила. Моя мать как-то сказала: «Наденешь изумруд, и его сияниепоможет ему отыскать тебя, где бы ты ни была». Но теперь я знаю, что он ненуждался даже в этом. Я лежала одна в темноте, когда он пришел. Открою тебеужасную тайну. До того момента я не верила в его существование! Нет, не верила.В руках я держала маленькую куклу, подаренную мне матерью, – все, чтоосталось от Сюзанны…

– Когда я был в Монклеве, то слышал об этой кукле.

– Кукла сделана из кости и волос Сюзанны – так, покрайней мере, говорила мама. По ее словам, после того как Сюзанну остригли втюрьме, Лэшер принес ей прядь волос, а кость взял на пепелище. А Дебора сделалаиз них куклу, как велела ей мать. Она потом частенько брала куклу в руки извала Сюзанну.

И вот, взяв куклу, я исполнила материнский наказ, слово вслово, но Сюзанна не пришла! Я ничего не услышала, ничего не почувствовала иуже засомневалась в том, во что всю жизнь верила моя мать.

Вот тогда-то он и появился. Я ощутила его присутствие втемноте, почувствовала его ласки.

– Что значит – ласки?

– Он прикасался ко мне, как только что ты. Я лежала вкромешном мраке и вдруг почувствовала, что меня кто-то целует в грудь. Потомчьи-то губы коснулись моих губ, и чужая рука погладила мои ноги. Я привстала,думая, что это сон, что мне снится Антуан в ту пору, когда он еще былполноценным мужчиной. Но это оказался Лэшер! «Не нужен тебе Антуан, моякрасавица Шарлотта», – сказал он. Тогда я, исполняя волю матери, впервыенадела изумруд.

– Это он рассказал тебе о смерти Деборы?

– Да, и о том, что она упала с башни собора, и о том,что ты столкнул злобного священника и тот разбился насмерть. Но ты бы слышал,как странно он разговаривает. Тебе даже не представить, какие чудные слова онпроизносит. Кажется, будто он собирал их по всему миру, все равно какдрагоценности или золотые самородки.

– Расскажи, – попросил я.

Шарлотта задумалась.

– Не могу, – вздохнула она, но потом все-такипопыталась, и теперь я постараюсь передать тебе ее слова: – «Я здесь, Шарлотта,я Лэшер, и я пришел к тебе. Душа Деборы покинула ее тело, она пронеслась мимоменя и покинула землю. Ее враги в страхе разбежались в разные стороны. Взглянина меня, Шарлотта, услышь меня, ибо я существую, чтобы служить тебе, и толькослужа тебе, я существую». – Шарлотта еще раз вздохнула. – А когда онпринимается за длинный рассказ, слова его звучат еще более странно. Когда,например, я принялась расспрашивать его, что произошло с моей матерью, онответил: «Я сконцентрировался в одном месте и сорвал черепицу с крыш, а потомзаставил ее летать. Я поднял пыль с земли и заставил ее кружить в воздухе».

– А что еще говорит это привидение по поводу своейприроды?

– Только то, что он существовал всегда. На земле еще небыло ни мужчин, ни женщин, а он уже был.

– И ты этому веришь?

– А почему нет?

Я ничего не ответил, но в душе – сам не знаю почему – неповерил словам монстра.

– Как он оказался возле камней Доннелейта? –спросил я. – Ведь это там Сюзанна впервые позвала его?

– Лэшера нигде не было до того, как она его позвала; онпоявился только в ответ на ее приглашение. Другими словами, он ничего не знаето том, что происходило с ним до того времени. Его знания о самом себеначинаются с той минуты, как он встретился с Сюзанной, а я помогла емурасширить их и углубить.

– Вполне возможно, что это всего лишь иллюзия, а бытьможет, лесть, – заметил я.

– Ты говоришь о нем так, словно он начисто лишен способностичувствовать. Это неправда. Уверяю тебя, я слышала, как он плачет.

– Что же он оплакивал, скажи на милость?