Адский дом - Ричард Матесон Страница 38

— Это ты напал на доктора Барретта в обеденном зале вчера вечером? — спросил Фишер.

— Нет.

— А кто?

Молчание.

— Ты искусал мисс Таннер сегодня утром?

— Не я.

— А кто?

Молчание.

— Ты вселился в кошку, чтобы напасть на мисс Таннер?

— Не я.

— Тогда кто же?

Молчание.

— Тогда кто же? — настаивал Фишер. — Кто напал на доктора Барретта? Кто искусал мисс Таннер? Кто вселился в кошку?

Молчание.

— Кто? — потребовал ответа Фишер.

— Не могу сказать.

— Почему?

— Не могу.

— Почему?

Молчание.

— Ты должен сказать мне. Кто напал на доктора Барретта в обеденном зале и в парилке? Кто искусал мисс Таннер? Кто вселился в кошку?

Послышалось учащенное дыхание.

— Кто? — потребовал ответа Фишер.

— Не могу...

— Ты должен сказать мне.

— Не могу... — жалобно проговорил голос.

— Кто? — спросил Фишер.

— Не могу сказать...

— Кто?

— Пожалуйста...

— Кто?

Послышалось что-то вроде всхлипа.

— Он, — сказал голос.

— Кто?

— Он.

— Кто?

— Он. Он!

— Кто?

— Он! — выкрикнул голос. — Гигант! Он! Отец, отец!

Фишер сидел в суровом молчании, а лицо утратило форму, телеплазма покрылась рябью. И вдруг стала втягиваться в ноздри Флоренс. Когда все исчезло, Фишер услышал мучительный стон женщины. Менее чем через семь секунд он прекратился.

Прежде чем встать, Фишер еще почти минуту сидел неподвижно. На негнущихся ногах он прошел в ванную, налил в стакан воды, отнес его в спальню и неподвижно встал рядом с креслом Флоренс. Так он стоял, пока она не открыла глаза.

Когда Флоренс одним долгим глотком выпила воду, Фишер подошел к стене и включил лампу над ее кроватью, а потом тяжело опустился в кресло напротив медиума.

— Он признался? — спросила Флоренс.

Когда он все рассказал, лицо ее выразило глубокое волнение.

— Беласко,— проговорила она. — Ну конечно! Конечно. Мы должны были догадаться.

Фишер не ответил.

— Дэниэл никогда не причинил бы мне вреда. Или доктору Барретту. Я знала, что это не может быть он, несмотря на все свидетельства, — просто чувствовалось, что это не так. Он такая же жертва дома, как и прочие. — Флоренс посмотрела на скептическое лицо Фишера. — Как вы не видите? Его держит здесь его отец.

Он молча смотрел на нее, желая поверить тому, что она сказала, но боясь стать рабом чужого мнения.

— Как вы не видите? — нетерпеливо повторила она. — Они враждуют, Дэниэл пытается сбежать из Адского дома, а отец делает все возможное, чтобы не допустить этого, и пытается настроить меня против Дэниэла, заставить меня поверить, что Дэниэл желает мне зла. А он не желает зла, он просто хочет...

Она так резко замолкла, что Фишер прищурился.

— Чего?

— Чтобы я помогла ему.

— Вы хотели сказать не это.

— Нет, это. Я единственная, кто может ему помочь. Только мне он доверяет. Как вы не видите?

Фишер осторожно посмотрел на нее.

— Надеюсь, что вижу, — сказал он.

* * *

15 ч. 47 мин.

Эдит села и свесила ноги с кровати. Взяв со столика часы Лайонела, она открыла крышку. Около четырех. Как он сумеет до завтра подготовить свой аппарат?

Она посмотрела на спящего Барретта и с беспокойством подумала о том, что муж уже не так уверен в себе, как заявляет. Не то чтобы он показывал это, даже ей. Когда дело касалось его работы, это был человек непоколебимой самоуверенности, так было всегда.

Резко встав, Эдит подошла к книжному шкафу и открыла дверцу. Да, и муж, и Фишер ее предостерегали. Но ведь ничего не случилось, верно? Бренди просто дает ей расслабиться, вот и все. Если она собирается остаться в этом доме до завтра, то должна, черт возьми, предпринять шаги, чтобы это пребывание было терпимым.

Она отнесла графин и серебряную стопку на стол, налила себе бренди и выпила одним глотком. Алкоголь обжег горло, и она, откинув голову, закрыв глаза и широко раскрыв рот, втянула в себя воздух. Как будто горячий сироп пролился ей в грудь и живот, и тепло распространилось по телу, пульсируя в жилах.

Эдит налила еще стопку, пригубила и присела на стол, отодвинув ящик с рукописью Лайонела. Потом еще пригубила бренди, а потом, снова запрокинув голову и закрыв глаза, с выражением наслаждения на лице опрокинула всю стопку.

Ей вспомнилась ситуация в парилке, но она постаралась отогнать тягостные мысли о том, что на определенном этапе ее взбесила его импотенция, как будто причиной тому были не последствия болезни, а его эгоизм. Эдит встревожилась при мысли, что он хочет отправить ее в Карибу-Фолс лишь потому, что она раздражает его своими приставаниями.

Она моргнула. Было страшно думать о Лайонеле. Конечно, если бы мог, он бы занялся с ней любовью.

«Занялся бы?» — возник в голове вопрос. А вообще когда-нибудь его заботил секс с ней?

Она импульсивно потянулась к графину и уронила ящик с рукописью на пол, листы разлетелись по ковру. Эдит хотела собрать их, но потом, нахмурившись, передумала. Пусть валяются. Можно собрать потом. Закрыв глаза, она опрокинула в рот еще стопку.

Слезая со стола, она чуть не упала. «Я напилась», — мелькнула в голове мысль, и возникло чувство вины. "Мама была права: я такая же, как он, — подумала Эдит, но прогнала эту мысль и ответила невидимой матери: — Нет, не такая! Я хорошая девочка. Черт! — помрачнела она. — Какая же я девочка — я женщина, и у меня есть естественные желания. Он должен это понимать. Не такой уж он и старый. И не такой уж импотент. Это все его религиозная мамаша, а не полиомиелит. Это..."

Эдит снова прогнала неприятные мысли и, покачиваясь, прошла через спальню к книжному шкафу. В руках и ногах ощущалось тепло, а голову охватило приятное отупение. И Лайонел, и Фишер ошибаются: напиться — вот единственный ответ. Ей подумалось о буфете со спиртным на кухне. Может быть, она возьмет оттуда бутылочку бурбона — или две. Может быть, стоит напиться до беспамятства и так дождаться утра.

Она вытащила пустую книгу так быстро, что та выскользнула из рук и с шумом упала на ковер, фотографии рассыпались по полу. Эдит опустилась на колени и стала рассматривать одну за одной, машинально облизывая верхнюю губу. На глаза попалась фотография двух женщин, лежащих на столе в большом зале и занимающихся оральным сексом. В комнате словно становилось все жарче и жарче.