Президент Линкольн. Охотник на вампиров - Сет Грэм-Смит Страница 37

— Должна спросить: мистер Линкольн, разве мы в ссоре?

— Вы в ссоре с Господом. А я всего лишь желаю дать вам возможность предстать пред его судом.

— Отлично! — Она снова рассмеялась. — Очень хорошо! Что ж, надеюсь, что боец из вас получше, чем адвокат.

Вампирша бросилась в атаку и выбила нож у меня из руки. Болезнь ослабила меня. Кулаки женщины стремительно месили мое лицо и живот. Я ощутил привкус крови во рту. С каждым ударом мне приходилось делать шаг назад, пока наконец ноги не отказались мне служить. Впервые с той ночи, когда Генри спас мне жизнь, я заглянул в лицо смерти.

Генри ошибся…

Я упал, и вампирша тут же набросилась на меня. Трясущимися руками я успел ухватить ее за волосы. И тут клыки впились мне в плечо. Я ощутил, как подалась плоть. Горячая кровь устремилась к ране. Вены набухли. Я отпустил волосы женщины и положил ладонь ей на голову, словно утешая друга в горе. Все страхи рассеялись. Боль ушла. Осталось только тепло. И неизведанная радость.

Это последние мгновения моей жизни.

Я чиркнул «мучеником» по костяному гребню в ее волосах. Вспыхнуло пламя — ярче солнца, словно огненный нимб за головой вампирши. Рыжие волосы загорелись, клыки разжались. Истошно вопя, женщина принялась кататься по земле. Пламя охватило ее одежду и не гасло. Из последних сил я встал на колени, схватил топор и ударил вампиршу по голове. Она умерла, но я был не в состоянии ее хоронить или даже прошагать полмили до гостиницы. Я втащил тело в дом, закрыл дверь и, перевязав раны полосками из разорванных простыней, повалился в кровать своей противницы.

Не думаю, что мне еще когда-либо придется в один и тот же день защищать клиента в суде, а потом его убивать.

Во время поездок по округу Эйб охотился исключительно в темноте. Но в Спрингфилде он находил удовольствие в том, чтобы выполнять поручения в дневное время.

У меня завелась любимая уловка: я поджигал дом вампира, когда солнце находилось в зените. Тогда у мерзавца оставалось два варианта, оба весьма неприятные: сражаться со мной на свету, где вампир будет слаб и наполовину слеп, или же остаться внутри и сгореть. Мне было совершенно все равно, что предпочтет мой противник.

К тому времени, как в 1838 году Эйба переизбрали в законодательное собрание, он уже был известен в Спрингфилде как красноречивый оратор и одаренный адвокат, чьи способности не уступают амбициям. Линкольну было двадцать девять лет; всего за год из нищего приезжего на чужой лошади он превратился в ровню городской элите (впрочем, из-за долгов так и оставался без цента в кармане). Гостей за столом он очаровывал своей сельской непринужденностью, а коллег по законодательному собранию неизменно впечатляло его умение с легкостью вникать в любые дела. «Манеры у него грубоваты, — писал другу знакомый Линкольна, Уиг Эбенезер Райан. — Да и одежду стоило бы отдать в починку. Однако он наделен весьма острым умом и талантом красноречиво облекать свои мысли в слова. Думаю, в один прекрасный день он мог бы стать губернатором».

Авраам все реже вспоминал Энн Рутледж.

Верно говорят о времени: я нахожу, что в последние месяцы меланхолия оставила меня, и я с новым рвением взялся за дело. Мама пишет, что пребывает в добром здравии, как и мои сводные брат с сестрой. [27]В Стюарте я обрел надежного партнера, в Спиде — несколько назойливого, но доброго друга, к тому же я пользуюсь уважением самых достойных мужей Спрингфилда. Если бы не долги, я был бы совершенно счастлив. И все же меня не оставляет чувство, что мне чего-то не хватает.

* * *

У Джона Т. Стюарта был план.

Ему пришлось применить всю силу убеждения, но в конце концов он все же заставил младшего партнера отправиться танцевать котильон на вечере у кузины Элизабет.

У меня было много дел, и я считал, что не стоит тратить на это время. Но Стюарт не отставал и продолжал терзать меня в точности как Джон [сводный брат] много лет назад. «Жизнь — это не только бумаги, Линкольн! Пойдем! Нам полезно пообщаться с людьми». Он уговаривал меня целый час, и в итоге мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Только мы дошли до дома Эдвардсов (я даже не успел стряхнуть снег с ботинок), как Стюарт тут же втолкнул меня в дверь и представил юной даме, сидевшей в гостиной. Тут мне все стало ясно.

Девушку звали Мэри Тодд, она приходилась Стюарту кузиной и только что приехала в Спрингфилд. Тем же вечером, 16 декабря 1839 года, Линкольн записал впечатления от первой встречи с ней:

Она потрясающее создание. Только на этой неделе ей исполнился двадцать один год, но она уверенно ведет беседу — без напыщенности, порожденной годами избыточного воспитания, но с живостью, дарованной ей от Бога. Это невысокая, остроумная девушка с миловидным округлым лицом и темными волосами. Она свободно говорит по-французски, обучена танцевать и музицировать. Мой взгляд постоянно возвращался к ней — снова и снова. Не единожды я заметил, что она тоже смотрит на меня, приложив ладонь к ушку подруги: обе они смеялись надо мной. Я должен был познакомиться с ней поближе! Когда вечер уже подходил к концу, я понял, что больше не выдержу. Я низко поклонился и сказал: «Мисс Тодд, мне мучительно хочется с вами потанцевать».

Утверждают, что Мэри потом рассказывала об этом своим друзьям и прибавляла: «Что ж, танец вышел поистине мучительным».

Ее странным образом тянуло к высокому грубоватому адвокату. Несмотря на разделявшую их пропасть в достатке и воспитании, между ними обнаружилось некое сходство, которое легло в основу их отношений: оба они рано потеряли мать и так и не смогли до конца пережить потерю. Оба были решительны и эмоциональны: они то возносились к самым вершинам, то низвергались в пропасть. Оба ценили хорошую шутку (особенно когда дело касалось какого-нибудь «отъявленного плута»). Той зимой Мэри записала в дневнике:

Он не самый красивый из моих поклонников и не самый воспитанный, но, без сомнения, самый умный. Но я вижу, что его остроумие приправлено грустью. Я нахожу его странным… странным и все же привлекательным.

Да, Эйб привлекал Мэри, но девушка разрывалась надвое, ведь за ней уже ухаживал коренастый демократ Стивен А. Дуглас. В своей партии Дуглас считался восходящей звездой, к тому же он был вполне обеспечен (особенно по сравнению с Линкольном). Этот человек мог дать Мэри все удобства, к которым она привыкла в родительском доме. Он был несомненно умен, несомненно богат, но также (по словам самой мисс Тодд) «несомненно скучен».

«В конце концов, — вспоминала она в письме много лет спустя, — я решила, что важнее смеяться, чем досыта есть».

Мэри с Эйбом обручились в конце 1840 года. Молодые люди были «без ума друг от друга», им «не терпелось скрепить свой союз», но оставалось еще заручиться согласием отца Мэри. Им не пришлось долго изводиться: мистера Тодда ждали в Спрингфилд к Рождеству. Эйб должен был в первый раз встретиться с будущим тестем.