Кусака - Роберт МакКаммон Страница 32

- Жарко. Я подумал...

- Тебе, дураку, только и думать. - Снова шаги. Ставни с треском захлопнулись, отсекая солнечный свет, превращая его в пыльную серую дымку. - Не люблю солнце, - сказал папаша. - От него бывает рак кожи.

В доме было никак не меньше девяноста градусов. Коди почувствовал, как по телу под одеждой медленно пополз пот. Шаги опять направились в его сторону, и Коди дернули за сережку-череп. Он поднял глаза и увидел отца.

- Чего не вставишь такую же в другое ухо? - спросил Кёрт Локетт. С костистого лица с квадратной челюстью смотрели глубоко посаженные грязно-серые глаза, окруженные сетью морщин. - Все бы поняли, что ты сдвинулся вовсе, а не наполовину.

Коди отвел голову, и отец выпустил его ухо.

- В школе сегодня был? - спросил Кёрт.

- Да, сэр.

- Хоть одному моченому ума вложил?

- Почти, - ответил Коди.

- Почти не считается, - Кёрт обтер тыльной стороной руки сухие губы, отошел от Коди и плюхнулся на диван. Взвизгнули пружины. Кёрт был таким же жилистым, как сын, с такими же широкими плечами и тощими бедрами. Припорошенные сединой и редеющие на макушке темно-каштановые волосы он зачесывал назад, намертво закрепляя кок "Виталисом". Курчавые светлые волосы Коди унаследовал от матери, которая умерла в Одесской больнице, давая ему жизнь. Кёрту Локетту было всего сорок два года, но тяга к "Кентакки джент" и долгим вечерам в клубе "Колючая проволока" состарили его по крайней мере лет на десять. Под глазами набрякли большие мешки, а по обе стороны от тонкого точеного носа лицо бороздили глубокие морщины. Сейчас на нем был любимый наряд: ни ботинок, ни носков, заплатанные на коленях джинсы и огненно-красная рубаха с вышитыми на плечах ковбоями, набрасывающими лассо на волов. Вынув из кармана пачку "Уинстона", Кёрт прикурил от спички. Коди смотрел, как колеблется огонек в трясущихся пальцах отца. - Скоро моченые всю землю подомнут, - объявил Кёрт, выдохнув облако дыма. - Все захапают и еще захотят. И остановить их можно только одним: напинать по заду. Согласен?

Коди на секунду опоздал с ответом.

- В_е_р_н_о_? - повторил Кёрт.

- Да, сэр. - Коди двинулся в сторону своей комнаты, но отцовский голос снова остановил его.

- Фью! Я тебя не отпускал. Я с тобой разговариваю, сын. - Он снова глубоко затянулся. - На работу пойдешь?

Коди кивнул.

- Хорошо. А то курить нечего. Как думаешь, твой моченый начальник даст пачечку?

- Мистер Мендоса нормальный мужик, - сказал Коди, - не такой, как остальные.

Кёрт молчал. Вынув сигарету изо рта, он уставился на красный огонек.

- Все они одним миром мазаны, - спокойно отозвался он. - Все. Будешь думать по-другому, сын, Мендоса тебя наколет.

- Мистер Мендоса всегда был...

- Это что еще за _м_и_с_т_е_р_ Мендоса? - Кёрт воззрился на сына. "Проклятый мальчишка, - подумал он. - Деревянная башка!" - А я тебе говорю, все они одним миром мазаны, и точка. Так принесешь курево или нет?

Коди, не поднимая головы, пожал плечами. Но он чувствовал на себе взгляд отца и поневоле пообещал:

- Принесу.

- Ну, ладно. Договорились. - Отец вернул сигарету в угол рта, затянулся, и пепел ало засветился. - А это что за хреновина?

- Какая хреновина?

- В_о_н _т_а_ хреновина. Вон. - Кёрт ткнул в сына пальцем. - У тебя под мышкой. Что это?

- Ничего.

- Парень, я еще не ослеп! Я спрашиваю, что это такое!

Коди медленно вытащил из-под мышки вешалку для галстуков. Ладони взмокли, по шее струился пот. Нестерпимо хотелось глотнуть свежего воздуха. Глядеть на отца мальчику всегда было трудно, словно при виде Кёрта делалось нестерпимо больно глазам, и всякий раз, как Коди оказывался рядом с папашей, внутри у него что-то обмирало и делалось тяжелым, созревшим для похорон. Но, что бы там ни обмирало, иногда оно выкидывало поразительные коленца. Могильщикам с ним было не разделаться.

- Просто вешалка для галстуков, - объяснил он. - Сделал в школе.

- Отцы-святители, - Кёрт присвистнул, поднялся и пошел к Коди. Тот отступил на шаг и только тогда спохватился. - Подними-ка, хочу поглядеть. - Кёрт протянул руку, и Коди позволил ему коснуться вешалки. Пятнистые от никотина пальцы отца ласково прошлись по гладкому палисандру и квадратикам поддельного перламутра. - _Т_ы_ сделал? А кто помогал?

- Никто.

- Ей-богу, отлично сработано! Края глаже, чем бита для "чижика"! Сколько ж времени ты возился?

Не привыкший к отцовским похвалам Коди занервничал еще сильнее.

- Не знаю. Конечно, не две минуты.

- Вешалка для галстуков. - Кёрт хмыкнул и покачал головой. - Вот это да. Никогда не думал, что ты можешь сделать такую штуку, сын. Кто тебя научил?

- Просто научился. Методом тыка.

- Красивая штука, чтоб я сдох. Серебряные квадратики больно хороши. В них весь шик, верно?

Коди кивнул. Ободренный проявленным отцом интересом, он осмелился переступить границу, которую они с Кёртом провели давным-давно, после бесчисленных ночных скандалов, холодного молчания, пьяных драк и ругани. Сердце Коди частило.

- Тебе правда нравится?

- Спрашиваешь!

Коди дрожащими руками подал вешалку отцу.

- Я сделал ее для тебя.

У Кёрта Локетта отвисла челюсть, и он уставился на сына, переводя диковатые глаза с вешалки для галстуков на лицо мальчика и обратно. Медленно протянув обе руки, он взялся за вешалку. Коди отдал.

- Батюшки. - Кёрт говорил тихо, уважительно. Он прижал вешалку к груди. - Бог ты мой. В магазине такую не купишь, верно?

- Да, сэр. - То, что обмерло внутри у Коди, вдруг встрепенулось.

Пальцы Кёрта играли с деревом. У него были грубые, покрытые шрамами руки человека, который с тринадцати лет рыл канавы, укладывал трубы и клал кирпич. Осторожно, как ребенка, прижимая к себе вешалку, он вернулся к дивану и сел.

- Красотища, - прошептал Кёрт. - Красотища-то какая. - Мимо лица плыла паутина сигаретного дыма. - Было дело, работал я по дереву, - сказал он, глядя в никуда. - Давным-давно. Брался за ту работу, какая подворачивалась. Бывало, заворачивает мне твоя мама обед и говорит: "Кёрт, сделай так, чтоб сегодня я тобой гордилась", а я отвечаю: "Бу сде, сокровище мое". Это я твою мамку так звал - Сокровище мое. Ох, какая ж она была хорошенькая... Глянешь на нее - и поверишь в чудеса. Такая хорошенькая она была... красавица моя. Сокровище. Вот как я звал твою мамку. - Глаза отца повлажнели. Сжимая вешалку обеими руками, он пригнул голову.

Коди услышал, как отец словно бы подавился. Сердце парнишки болезненно сжалось, как от удара. Ему случалось видеть папашины пьяные слезы, но сейчас дело обстояло иначе. Эти слезы пахли не виски, а болью. Мальчик не знал, сумеет справиться или нет и, поколебавшись, сделал шаг к отцу. Второй шаг дался легче, третий - совсем легко. Коди поднял руку, чтобы тронуть отца за плечо.