Темный мир - Андрей Лазарчук Страница 32

Все это Маринка рассказала мне немного позже, а еще немногопозже я, пока сидел и ждал ее, записал по свежей памяти на диктофон. А вот то,что я помню сам, помню даже сейчас, отчетливо и без тени сомнения:

— …и еще раз! Нет, ты смотри, смотри! Ты неотворачивайся! Ты! В этом! Виновата! Итак, снова: ты говоришь мне стафу — илиеще один…

— Я не знаю никакой стафы! Что такое стафа? Я не знаю,честное слово! Объясните же!

— Молитва, заклинание, пароль… то, что отопрет щит. Тыдолжна была получить ее, когда коснулась щита. Это она — стафа — показаласьтебе белой звездой. Это она чуть не убила тебя.

— Но я не знаю…

— Ульфур!

— Не надо! Я же не могу вспомнить того, чего не знаю!Этого нет во мне! Ну чем я могу доказать?! Ну, влезьте мне в мозги, режьте меня— ребят-то зачем?..

— Ты мне еще нужна. Ульфур, давай. Один… два…

Ульфур смотрел мне в переносицу. Глаза у него были желтые,волчьи. И я знал, что ничего не успею. Он быстрее. Еще я знал, что сейчас умру,как пять минут назад умер Илья, и больше ничего не будет. Это была совершеннодеревянная мысль. А еще пришли слова, которые я беззвучно бормотал, едва шевелягубами и не отдавая себе отчета в том, что они значат. Если бы я хоть что-тосоображал, я бы удивился, как легко они складываются.

Меня нет, я прозрачен, как стеклышко Я лечу высоко надстрадой Я скользнул через узкое горлышко И пролился студеной водой Я прилиптополиной пушинкою К темной волчьей косматой спине Я растаял случайнойснежинкою Ив глаза ты глядишь — не мне По ту сторону микрофона раздалсякакой-то шум, вскрик, удары, шуршание, скрежет. Потом вернулся голос:

— Пять.

Ульфур вскинул руку с пистолетом — и, продолжая смотреть наменя, выстрелил в Хайяма…

Потом они повернулись и ушли. Дверь закрылась, и стало почтитемно.

Здесь у меня спасительный провал в памяти. Я не помню, ктокак себя вел, что говорил и что делал. Ну, сами представьте себя на нашемместе… хотя это, наверное, невозможно. Вот только что рядом с тобой случилосьдве смерти, два убийства, но убили друзей, убили не тебя… скажи честно, тысможешь сдержать радость? Облегчение хотя бы? Убитые сразу оказались где-тодалеко-далеко…

Нет, кое-что я все-таки помню. Помню, что Илья умер сразу,потому что крови под головой было совсем мало, а Хайяму пробило шею, и он истеккровью, и Артур пытался ему что-то пережать, заткнуть… он сам был потом весь вкрови с головы до ног. Я помню Патрик, которая сидела под стеной, сжав коленилоктями и пытаясь ладонями закрыть себе и уши, и глаза, и рот… я ее тронул, иона дернулась, как от удара током. А Валя была как-то нечеловечески спокойна,только все время отрицательно покачивала пальцем: я что-то забыла, я что-тозабыла, но я обязательно…

Потом я, Джор и Артур отнесли убитых в дальний конецкоридора, а когда вернулись — Вика, рыдая, пыталась какой-то тряпкой стеретькровь с пола, и я почему-то закричал на нее: не смей этого делать! Не знаюпочему. Она смотрела на меня круглыми глазами и даже не истерила, настольконепонятным был для нее мой поступок. А я откуда-то знал, что если мы сейчассотрем следы, то потом ничего не вспомним. Откуда я мог это знать?..

Нет, ерунда. Ничего я не знал. Просто сам этот жест:побыстрее затереть, уничтожить следы смерти наших товарищей — показался мне…нет, слова не подберу… то ли трусливым, то ли хамским… в общем, неправильным.

А может, мне просто хотелось наорать на Вику.

Из-за этого мы снова чуть было не подрались с Артуром.

В общем, все было плохо. И могло стать только хуже.

Тут еще погас свет…

Вспомнил: когда Вика терла пол, она проклинала Маринку заидиотское упрямство, она жизнями нашими готова пробросаться, партизанка, сволочь…И я то ли не расслышал слов, но понял, что Вика опять взялась себя по-гадскинакручивать, то ли как раз расслышал, взбеленился, но наорал про другое — прото, что меня хуже всего взбесило: парни еще коченеть не начали, а их ужестирают с доски. К тому же Хайямовой курткой…

Маринка тем временем лежала в отключке. При этом онастранным образом видела саму себя — как бы из-под потолка, видела сидящего взадумчивости Волкова, видела стены и видела то, что находится застенами, — смутно, но видела. Она даже сумела рассмотреть путь наружу:через соседнюю маленькую комнатку, потом по лестницам, потом подземный бункер срядами клеток, потом снова лестница, но уже вверх — и усеченная бетоннаяпирамида выхода с тяжелой наклонной дверью…

— Хватит, — поднял голову Волков. — Хватит, ясказал!

Он ударил ладонью по стальному столу так, что тот загудел,как колокол. Щит, закрепленный на нем под раструбом ультрафиолетовогопрожектора, добавил в гудение свою ноту.

Лиловая мерцающая искра, которая все это время металась полабиринту — а лабиринтом, очень сложным, была почти вся выпуклая поверхностьщита, на какое-то время остановилась, как бы прислушиваясь к происходящему.

(«Ты знаешь, что это?» — «Нет». — «Это душа моегоотца». — «Как она попала сюда?» — «В момент смерти; это очень злое иподлое колдовство, я не хотел бы о нем говорить». — «Что же с нимслучилось, с вашим отцом?» — «Ему отрубили голову — этим самым щитом, остройкромкой. А потом ему отрубили ноги и сожгли, чтобы он не смог выйти из могилы.Очень практичный оказался ход: когда я спустился в Нижний мир, я не смогвывести отца, хотя нашел его и даже почти говорил с ним…» — «Почти говорил? Этокак?» — «Побываешь в Нижнем мире — поймешь. Если ты мне поможешь, я тебянаучу».)

— Вставай, — сказал Волков. — Время уходит.Тебе оно нужнее, чем мне.

Маринка поднялась. Тело было чужое.

— Ты действительно не знаешь стафы, — сказалВолков. — Это удивительно, но это правда. Тогда у нас остаетсяединственный выход: ты отправляешься в Весиалюэ, к колдуньям. Узнаешь у них заклятиеи приносишь мне. Тогда можете все убираться к мамочкам. Если не приносишь, торовно через сутки я прикажу начать убивать этих твоих приятелей — скажем, поодному в час. Причем каким-нибудь веселым способом. Прикажу отдавать их волкам.Что скажешь?

— Что такое Весиалюэ? — мрачно спросила Маринка.