Игла бессмертия - Дмитрий Бовичев Страница 27

Олег чувствовал беспокойство, ведь ему предстояло столкнуться с силами ада, силами, противными всему живому. Да, он боялся. Но не только, ещё было любопытство – неживое, но действует, как это можно? И как можно быть воплощением зла? И не любить этот прекрасный мир? И как можно желать ему гибели? Едва ли чудовище может или будет разговаривать, но вдруг удастся хотя бы заглянуть ему в глаза?

В смятенных чувствах команда выступила с Антипова двора.

Деревня встречала своих защитников приветствиями, людей было немного – все, кто хоть как-то мог работать, ушли в поля, на покос.

«Вот и славно. Коли успеют высушить сено, то и скотина не падёт от бескормицы, и сами, глядишь, переживут зиму», – размышлял Фёдор. Мысли его цеплялись за привычные, милые сердцу дела, старательно обходя тему дела предстоящего.

Покой нарушил Антип, отчего-то решивший рассказать историю пустого дома;

– Жили там Заплетнёвы – Михаил и Серафима. Лет, пожалуй, семь назад переехали они к нам со всем скарбом, с коровами и прочим. Не знаю уж, что не жилось им в Нижнем Бору, такая же казённая деревня, как наша, только побольше. Но… выправили бумагу и прибыли.

Ладно бы, что приехали, у нас места полно. Но они ещё и старую Серафимову мать, Аксинью, с собой притащили. Ох и склочная оказалась душонка! Ни с кем мирно жить не хотела, всем была недовольна. И так, окаянная, слова складывала, что кого хошь могла за пояс заткнуть.

Михаил поставил дом, мы ему всем миром помогали, и стали они втроем там жить. Но старая ведьма молодых жалом своим змеиным так ласкала, что детишек у них всё не появлялось.

Прошло два года, и в наше село пожаловали покрутчики. Брали тогда только молодых и только крайних, ан Михаил сам в солдаты подался. Взял небольшой откуп с одного двора, где парень годный был, и вместо него пошёл. И жену, и дом, и трёх коров бросил, и прочую живность.

Серафима два месяца убивалась, а потом перестала. Ходить по «холостым» дворам начала, всё парням вздыхала, косу показывала, но никто не польстился, хоть и была она собой ещё пригожа.

Одной хозяйство держать тяжко, да ещё мать на неё напустилась хуже прежнего, мол, она с мужем плохо жила, колода пустобрюхая, вот он и ушёл.

Что тут делать? Две коровы из трёх она продала и в Боброцск умотала. Я уж подавал на неё бумаги, но баб-то беглых не так как мужиков ищут. Говорят, в казённом кабаке с кем-то спуталась. Так и пропала.

А бабка Аксинья осталась. Что с ней приключилось, то мне словом трудно рассказать. Может, бес в неё вселился или что, но после побега дочки она даже и говорить почти перестала, всё больше шипела на прохожих, камнями да коровьим дерьмом кидалась.

Последнюю бурёнку она вроде бы продала, уж точно не помню, а остальной скот сгинул – передохли и свиньи, и козы, и куры. Соседи ей корки сухой давать не хотели, надеялись, что Господь ли, чёрт ли, приберут её поскорее. Но она как-то жила еще два года, видно, были добрые души. А три года назад пропала. Была и не стало. Как выглядывать-то в окна она перестала, так соседи зашли внутрь, чтоб схоронить, но – пусто. Бабки нет, а куда она могла деться? К тому времени из дому она уж не выходила.

– Так и не нашли её? – спросил Фёдор.

– Нет. Говорят, прямиком в ад провалилась. С тех пор изба стоит пустой. Отец Феофаний уж и кропил её святой водой, и молитвы читал… Э-э-э, да всё без толку… Соседи-то врали, что в окнах, бывает, мелькнёт Аксинья… вот никто селиться и не захотел.

Между тем пустой двор уж показался впереди. Он был заметен отсутствием стёкол в окнах, открытой, перекосившейся дверью, сорной травой, выросшей повсюду, даже и на тропинке до крыльца, и той неухоженностью, той печалью, какая всегда появляется вокруг покинутого жилья.

Подойдя к калитке, запалили факелы, но перед избой встали в нерешительности.

– Обойдём для начала вокруг? – предложил Фёдор, заглядывая в глаза спутникам.

Никто не спешил лезть внутрь, и все кивнули.

Дом был довольно большой, выстроенный буквой «Г», где короткая черта была хозяйской половиной, а длинная предназначалась для скотины. Внутрь вели две двери: одна в сени, вторая в хлев. Никаких других построек на дворе не было, но Фёдор с Антипом всё ходили вокруг.

– Там… там… есть что-то, – сказал староста.

– Видел?

– Нет, но… кажется.

– Если кажется – креститься надо, – сказал Фёдор, и сам последовал своему совету.

Они бы ещё долго ходили вокруг, если бы на дороге не начали собираться люди. Старики и старухи с босоногими карапузами потихоньку сходились поглядеть на работу защитников. Уже слышались пересуды и слова: «Черта пришли ловить»! Дальше ждать было никак нельзя.

– Ну, с богом, – ещё раз перекрестился Фёдор и сделал шаг к провалу двери.

Внутри на пределе видимости мелькнуло что-то серое, и солдат резко отшатнулся, выставив вперед тесак.

– Господи, помоги… – пробормотал он.

Антип, стоявший рядом, тоже подался назад, и только Олег остался на месте. Молодец выставил перед собой факел и вошёл первым, смело пересек маленькие сени и вступил в горницу.

Обстановку, видно, разобрали соседи, потому как ни стола, ни лавок не было, и уже давно. Солнечные лучи, проникавшие сквозь оконные проемы, давали достаточно света, и факел был бы не нужен, но огонь… он придавал уверенности. Всюду запустение – пыль, земля, даже несколько сорняков прижилось. В углу худой кучей свалено какое-то истлевшее тряпьё. Спрятаться негде, разве что в горниле печи или на полатях.

Притвор стоял отдельно, и ничто не мешало заглянуть под закопчённые своды. Но внутри – ни чугунка, ни миски. На лежанке лишь рваная мешковина. Даже жаль…

В дом вошли Фёдор с Антипом – напряженные, скованные и испуганные, будто в застенок к палачу пожаловали.

– Уф, кажется, пусто, – с облегчением пробормотал староста, осмотревшись.

Если по дороге он ещё сомневался, то сейчас решительно утвердился в мысли, что он в таких делах лишний. Пущай бы они вдвоём здесь промышляли… Не вернуться ли назад? Нет, пожалуй, уже никак…

– Кхм… идём дальше, – сказал Фёдор, вспомнив, кто за старшего.

Он испытывал одновременно и стыд, и облегчение оттого, что первым решился пойти Олег. Но теперь, переборов свою робость, солдат возглавил поиск.

После небольшой горницы длинный и высокий хлев показался очень просторным.

Фёдор отправил Олега наверх, на сеновал, а сам с Антипом пошёл проверять загоны. В стойле, в кутке для поросят, в курятнике – везде лишь запустение. Ни бочек, ни ящиков, за которыми мог бы спрятаться нечистый.

На сеннике Олег нашел лишь остатки трав и сломанные деревянные грабли, которые показал спутникам, жестом дав понять, что это всё.

Оставалась дверь в подклеть – низенькая, в половину роста, она была приоткрыта. Трое сошлись перед ней и переглянулись, теперь готовые ко встрече. Но тут тишина, до того царившая вокруг, прервалась шорохом: то ли быстрые шаги, то ли постукивания донеслись из темноты.