Сын палача - Вадим Сухачевский Страница 25

Объяснять, чего он там навидался, не стал. И Викентий-младший не спрашивал. Понимал одно: уж если бесстрашный Викентий Иванович так говорит, то, видно, жуть там была и впрямь трудноописуемая.

— Но боюсь, — после молчания добавил тот, — если они сами ко мне заявятся — будет еще хуже… — И повторил: — Так ты понял меня? Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!

Викентий-младший лишь кивнул, а про себя подумал: надо срочно взять тот наган.

Викентий Иванович оружия ему не давал. Да при его нынешних навыках оружие ему было, в общем, без надобности, но наган-то как раз имелся. Еще будучи Федулой, он его во время облавы на Сухаревке под кустами нашел. Тогда же его, завернув в промасленную ветошь, зарыл в земле на другом конце города.

— Я отойду? — сказал он. — Через час буду.

— Давай, — согласился Викентий Иванович. — Только помни…

— Ага, бдительность, — кивнул он и вышел.

Ах, если б знать!..

Место, где зарыл наган, отыскал сразу. Имея его при себе, почувствовал себя намного спокойнее и заспешил назад, на Мясницкую. И вот же! Ничего сердце не подсказывало в тот миг…

Вот когда оно сжалось — когда он, войдя в дом, уловил странный, неприятный запах. Пахло почему-то квашеной капустой, нечистым человеческим телом и протухшей помойкой. Не могло в доме у Викентия Ивановича пахнуть так!..

— Это я! — крикнул он с порога.

Но ответа не последовало.

Теперь уже сердце колотилось вовсю. С наганом в кармане, держа палец на спусковом крючке, он двинулся к спальне — именно в той стороне квартиры этот мерзкий запах был особенно силен.

Наконец открыл дверь спальни — и тут увидел…

Странно, что не свалился в обморок. Ибо ничего страшнее он не видел никогда…

На пол натекло много крови, и она еще продолжала течь…

Викентий Иванович был распят на стене — руки и ноги прибиты толстыми строительными костылями. А пятый костыль торчал у него из груди, с него-то кровь и лилась струйкой на пол.

Викентий-младший был уверен, что Непомнящий уже мертв, поэтому метнулся не к нему, а к окну, с наганом наизготовку: вдруг успеет увидеть кого-нибудь из гадов, сотворивших это.

Однако увидел совсем не их. От дома уходил очкастый математик Васильцев. Но уж он-то к этому явно был не причастен — уж больно ошарашенный имел вид.

И тут Викентий Иванович вдруг подал голос — совсем слабый, едва слышимый:

— Теперь ты — за меня… — проговорил он.

И после этих слов замолк уже навсегда.

Что он тогда имел в виду? Ты за меня отомстишь? Или, может, — теперь ты будешь за меня палачом Тайного Суда?

Викентий (теперь уже единственный) считал, что этими словами ему передано и то и другое: и обязанность отомстить, и право быть отныне палачом Суда.

После того, как сбежал от недавней облавы, он сменил место своего обитания на заброшенную пригородную дачу и теперь перед сном опять и опять вспоминал ту жуткую картину и те последние слова своего отца (он уже и в мыслях только так именовал Викентия Ивановича).

Мстить этим Луке и Фоме, впрочем, было давно уже без надобности, — через несколько дней, он знал, их свои же завалили. А может, и не свои, кто-то другой, — не имело значения.

А вот должность палача Тайного Суда по праву оставалась за ним, за ним одним!

Но — какого Суда?

Другого, совсем другого!

Пусть теперь дрожмя дрожат не только упыри-одиночки, пусть при упоминании этого Тайного Суда дрожит в смертном страхе вся погань, в каких бы чинах и званиях она ни была, и на каких бы верхах ни служила.

И никакие лондоны тут ему не указ! Всех, кто людей до такого, как нынче, довел, — всех надо!..

И Васильцев нужен ему в этом деле, ох как нужен! Потому как математик, а стало быть, с мозгами человек. Он поймет, он должен понять!

И еще зудела мысль: как все-таки с девчонкой этой решать?

А как-то решать все равно было надо…