Ожидайте перемен к лучшему - Виктория Борисова Страница 24

Женщины не то чтобы дружили, но иногда забегали друг к другу по-соседски попить чайку, посплетничать, нередко одалживались солью, луковицей или пятеркой до получки… А сейчас жмурились на солнце, радуясь теплому и ясному воскресному дню, и обсуждали то вязаные джемпера из журнала «Работница» (ажурная вязка, с накидами, и плечо спущено!), то рецепт приготовления салата «Мимоза».

Ничто не предвещало неприятностей, когда Сережа побледнел и застыл на месте на несколько секунд, а потом вдруг схватил ведерко и принялся поливать Сашу водой из лужицы.

– Ты что делаешь! – Галя подскочила и бросилась к сыну. – Ты что делаешь, хулиган? Рубашка совсем новая, стирай теперь!

Сережа все так же смотрел перед собой остекленевшим, неподвижным взглядом и упорно повторял:

– Огонь! Он горел…

Через пятнадцать лет, в декабре девяносто четвертого, когда Кантемировская мотострелковая дивизия войдет в разбомбленный, пылающий Грозный, раненый сержант Александр Кусков не успеет выбраться из подбитого БТРа и сгорит заживо. На похоронах, когда привезут цинковый гроб, в памяти матери на секунду всплывет детская площадка, застывшее, словно маска, Сережино лицо и его слова. Ну как он мог знать еще тогда о будущей Сашиной судьбе? Она быстро отогнала эту нелепую мысль, да еще недоброе чувство шевельнулось к сыну соседки. Ну, псих, шизофреник, мало ли что он скажет? Ему-то на войну не идти, а убивают других, здоровых, кому жить бы да жить…

Но все это будет потом, а пока никто и представить себе не мог, что мальчикам, рожденным в мирное время, доведется воевать в своей же стране, убивать и умирать по приказу и мамы снова будут получать похоронки.

В последний год перед школой отец купил Сереже набор разноцветных кубиков с буквами и цифрами, и Сережа охотно играл в них, учился складывать слова. Правда, цифры почему-то занимали его больше. Когда Сережа уяснил, что четыре больше двух, а если после единицы поставить нолик, будет уже десять, как пальцев на обеих руках, он принялся без устали складывать свои кубики снова и снова, будто торопился узнать что-то важное, только ему предназначенное.

Однажды поздним вечером родители, уложив Сережу, мирно пили чай на кухне, наслаждаясь редкими минутами покоя и тишины. Говорили о том, что вот опять подходит лето, отпуск скоро и можно будет снова ехать в Ломановку, так что надо заранее договориться с Зинаидой Матвеевной – старушкой, у которой они уже много лет снимали домик. О том, что Сереже в школу идти осенью, надо ребенку отдохнуть как следует, воздухом подышать. О том, что форму и портфель надо бы купить заранее, а то потом, в августе, не протолкнуться будет в универмаге…

Дверь, отделяющая кухню от коридора, с грохотом влетела в стену. Сережа вбежал, топоча босыми пятками по полу, в одной рубашонке. В руках он крепко сжимал два кубика – с единицей и тройкой.

– Ты что это? – Мать строго сдвинула брови. – Ночь на дворе, спать давно пора!

Но сын, кажется, не слышал ее.

– Я – тринадцатый, мама! Я – тринадцатый… – повторял он.

В голосе его звучало радостное возбуждение, почти ликование, и не скоро потом родителям удалось снова уложить его в постель.

– Что это с ним? Прямо ума не приложу! – вздохнула мать.

– Не знаю! – пожал плечами отец. – Мультиков, может, на ночь насмотрелся…

Лето выдалось жарким и душным. Однажды в июльский день Сережа с парой приятелей отправился за земляникой. Мама бы, конечно, не отпустила, но в тот день она уехала в город, оставив Сережу под присмотром Зинаиды Матвеевны, и строго-настрого запретила отлучаться со двора. Добрая старушка напоила его молоком и ушла к себе – соснуть немного, а тут соседские мальчишки собрались в лес и позвали его с собой. Сидеть одному, словно барбосу на привязи, было ужасно скучно, Сережа подумал немного – и согласился.

Поначалу в лесу было очень интересно и совсем не страшно. Мальчишки весело аукались, перекликались друг с другом, набрали по бидончику спелых ягод, сами наелись до отвала, перемазавшись до ушей алым сладким соком…

К полудню солнце скрылось за облаками и дневная жара сменилась томительной, парящей теплынью. Колька Сажин – самый старший в их маленькой компании – посмотрел на небо и сказал!

– Дождь скоро будет. Пора домой двигать, а то до костей замочит! Пошли, я короткую дорогу знаю.

Ребята послушно двинулись за ним по тропинке. Попасть под проливной дождь в лесу не хотелось никому, и теперь они уже не разбредались, не собирали ягоды, в изобилии растущие поодаль, не сшибали палками красно-белые мухоморы, не глазели на белок…

Вскоре они оказались на просторной, освещенной солнцем лесной поляне. Посреди нее рос огромный старый дуб. Ствол его был надвое расщеплен ударом молнии, и видны были черные, обугленные края опаленной древесины, но по обе стороны от расщепа ветки еще зеленели и тянулись к небу, словно мощные мускулистые руки.

Сережа остановился и долго, пристально смотрел на покалеченного исполина. Дуб показался ему таким важным, значительным, словно был не деревом, а человеком, много чего повидавшим на своем долгом-предолгом веку.

А пацаны торопят:

– Эй, чего встал-то? Дерева не видел, городской?

– Да у них там не то что дерева – травы нету!

– Такого – не видел… – задумчиво ответил Сережа.

Откуда было знать мальчишкам, что дерево это, называемое в народе Сатанинским дубом, росло здесь с незапамятных времен! Еще до того, как пришли в Поволжье русские князья, обращая местные народы в православие, старейшины племен приходили сюда творить свои обряды. Князь Иван Дмитриевич, ярый насадитель христианства, пришел в мордовскую землю и, как пишет летопись, «сотворил ее пусту». Мордвинов частью побили, частью рассеяли, а уцелевшие приняли чужую веру. В память о своей победе, в ознаменование ее, пробовал было князь срубить и это дерево, но куда там! Оно было словно заговоренное. Первый же дружинник, поднявший топор, чуть не отрубил себе ногу, а двоих других насмерть зашибло неведомо как отломившейся толстой веткой. Потом еще долго новокрещеные инородцы ходили сюда тайно, по ночам, и попы грозили всеми карами небесными за богомерзкие чародейства.

И сейчас Сережа стоял словно завороженный. Он чувствовал древнюю силу, исходящую от этого дуба, – пугающую и притягательную одновременно.

– А слабо тебе, городской, на дерево залезть и во-он в ту рогульку протиснуться? – подначил конопатый Витек.

– Не, ему мама не разрешает! – ухмыльнулся Колька. – Пошли давай, а то заругает небось…

– А вот и не слабо, – Сережа сжал кулаки, – а вот и залезу!

Поначалу карабкаться было совсем нетрудно – кряжистый ствол, весь покрытый неровностями, выступами, старыми трещинами, как будто нарочно подставлял удобные ступеньки для детских ног. Но когда Сережа уже добрался до того места, где ствол расщепляется на две половины, и стал протискиваться между ними, он вдруг почувствовал, как дерево сжимается, держит и не выпускает его, словно мышеловка.