Чертова дюжина. 13 страшных историй - Михаил Парфенов Страница 24

– Шпилю, – согласился Марк. – Как не шпилить?

– Ну дак и вот! – обрадовался Санек. – И как ты их только сюда заманиваешь?

– Зачем заманивать? Сами идут.

Санек помотал головой:

– Да разве нормальная по доброй воле сюда сунется?

– Нормальная – вряд ли. Но мне же с ними не детей растить, сечешь? – заговорщически склонившись к бритой башке Санька, в самое поросшее жестким волосом ухо шепнул Марк.

– Да иди ты!.. – Санек отмахнулся.

– И пойду. Сейчас вас, залетных, провожу и пойду. И чтобы в ближайший час меня не беспокоили, ясно?

– Так мы тебя что, с бабы сняли, что ли? – понимающе осклабился Санек.

– Вроде того. Не надумай там себе лишнего. Просто – не беспокоить. Договорились?

– Давай еще твоих покурим – и по рукам! – мигом сообразил Санек.

Марк отдал ему остаток пачки.

– А насчет целостности… – Санек замялся.

– Ты о чем, родной?

– Ну, я сразу тебя предупрежу, чтобы мыслей у тебя никаких не возникало потом. Говорят, малец мамашку в хлам разодрал… там.

– Бывает, – философски заметил Марк. Ему не терпелось спровадить транспортную и вернуться к Сонечке. Та, должно быть, уже заждалась.

– Ну, я это к тому, чтоб ты не подумал там всякого… На нас, в смысле.

– Да пошутил я, увянь.

– Но и все-таки. Она едва ли не пополам порвалась. Мне Лидка из родблока сказала. Она там кровь потом подтирала – так, говорит, весь родзал залило. Не жилец теперь, Лидка верняк сказала…

– Медицина в наше время творит чудеса, – без особой уверенности сказал Марк. – Но будем ждать, раз уж Лидка сказала.

– Ну! – обрадовался Санек. – Да ты сам глянь на этого… Там же черт-те что, а не ребенок! То ли переходила мамаша, то ли от ГМО и радиации – короче, у него там зубов полон рот и вместо ногтей атас просто что такое, веришь, нет?..

– Смотрел, что ли? – прищурился Марк. – Разворачивал?

– Упаси господь! – Санек торопливо перекрестился. – Лидка же…

– Ли-идка-а… – протянул Марк. Хитро прищурившись, глянул на Санька в упор: – А давай посмотрим, врет твоя Лидка или нет, а?

И потянулся к сиротливо лежащему на столе свертку, совершая пальцами определенно угрожающие движения.

– Тьфу на тебя!

Санек вскочил и решительно зашагал по коридору к задней двери, на ходу раздраженно расплескивая лужи и изо всех сил топоча по бетонному полу.

– Тише, Сань, жмуров разбудишь! – крикнул ему вдогонку Марк и, услышав в ответ отборнейший мат, довольно заржал. Потом пошел следом – закрываться. По пути забросил сверток с крошечным тельцем в хранилище номер четыре, на свободную пока среднюю полку.

– Жди здесь.

Сергун все так же стоял снаружи. Санька не было видно, но из «буханки» доносилось невнятное ворчанье, словно там ворочался сердитый на весь мир медведь. Водитель только что проснулся и теперь пытался прийти в себя, глядя вокруг осоловелыми глазами.

– Давай, Сергун, – сказал Марк. – Езжайте.

Сергун медленно перевел взгляд с фонаря на Марка. Он же сейчас ничего не видит, подумал Марк. Если он все это время так и простоял, разинув рот и глядя на лампочку, теперь весь мир для него – сплошная тьма. Мрак кромешный…

– Ждут тебя, – пояснил Марк в ответ на выразительное молчание Сергуна. Словно в подтверждение его слов стартер «буханки» со скрежетом провернулся раз-другой, мотор схватил искру, зачихал, закашлял, застучал ровно.

– До свидания, – вежливо сказал Сергун и, держа спину неестественно прямо, отшагнул от крыльца в темноту.

Хлопнула дверца. Водитель со скрежетом вбил передачу, и «буханка» сгинула среди тьмы и смутно-белых клубов цветущей в ночи черемухи.

Марк закурил и некоторое время бездумно стоял, пропуская сквозь себя ночь, прохладу, запах черемухи, гул лампы и стук насекомых о кожух фонаря. Что-то жесткое, но легкое ударило его в левую скулу и с сухим треском упало на бетон крыльца. Марк открыл глаза. У его левого крокса лежал на спине, беспомощно суча в воздухе всеми шестью ногами, крупный, почти в палец размером, жук.

Марк без особого интереса толкнул его рантом, и жук перевернулся на брюшко. В мертвенном свете фонаря люминесцентно-ярко полыхнули оранжевым полос черные как смоль надкрылья.

– Тьфу ты, – скривился Марк, чувствуя, как льдинки омерзения скользнули вдоль позвоночника, кольнув куда-то ниже крестца, отчего налился горячей тяжестью низ живота. Занес было ногу над жуком, но, передумав, просто скинул его аккуратненько с крыльца в темноту. Брезгливо отер скулу тылом ладони, щуря глаза от дыма. Ненадолго задумался.

– Расценим это как хороший знак, – сказал он вслух.

Так и оказалось.

Сонечка, в полной уже боевой готовности, то есть без ничего на своем крепеньком юном теле, встретила его на пороге хранилища в одних туфельках, и Марку не осталось ничего, кроме как подхватить ее на руки и увлечь под ровный свет бестеневых ламп малой секционной, в царство отполированного до блеска кафеля, хрома и хирургической стали, чтобы там наклонить над решеткой стока секционного стола, свободной до утра от частичек жира, волос и мелких фрагментов кости, которые набиваются в нее на протяжении рабочего дня, и, держа за собранные в кулак волосы, вбиться, вколотиться, втарабаниться в тугое и жаркое, чувствуя животом встречное биение упругих, чуть шероховатых от целлюлита ягодиц…

– Заскучала, – пояснила она, переводя дыхание после первого раза, и глубоко затянулась принятой из рук Марка сигаретой. – Ты что-то долго там. Что-нибудь интересное?

И, когда Марк рассказал, попросила:

– Покажешь?

Сонечка явно не шутила.

– Идем, – сказал Марк.

Он набросил на плечи Сонечке блузу от пижамы, которая села на нее как мини-платье с очень глубоким, едва ли не до пупка, вырезом, из которого по очереди вываливалась то одна, то другая грудь, и Сонечка смешно пыталась придержать их скрещенными руками, а сам натянул на голое влажное тело пижамные штаны. В паху тут же проступило мокрое пятно – остатки недовыстреленного в Сонечку семени медленно вытекали наружу, тягучими, цепляющимися за влажные от пота волосы струйками скользя вдоль бедер при каждом шаге. Внутри было пусто и хорошо. В такие моменты даже жуки не действовали Марку на нервы.

Сонечка при виде копошащихся в плафонах жуков ойкнула, но особо не испугалась. Марку это понравилось. При всей внешней кукольности облика Сонечка, удовлетворяя свое любопытство к некроромантике и некроэстетике, проявляла куда большую выдержку, чем готические девицы, время от времени залетавшие к Марку на огонек не столько по зову сердца, сколько по велению моды. Что называется, назвался готом – полезай на санитара морга… Высокомерие и спесь быстро слетали с набеленных лиц черно-белых красавиц, затянутых в кожу и кружева, стоило им только остаться на несколько минут в столь вожделенном, по их заверениям, месте – в трупохранилище или музее макропрепаратов, наедине с застывшими за стеклом двуглавыми младенцами, изуродованными опухолями органами и извлеченными при вскрытии из тел паразитами. Сонечка же держалась молодцом.