Как умирала Вера - Ольга Гуляева Страница 22

Девочка плачет, не в силах ответить, размазывает грязными руками слезы по личику. Сквозь слезную пелену взрослая Вера разглядывает десятилетнего Антона. Это, несомненно, он. Надо же! Как она могла забыть и не узнать его во взрослом возрасте? И тут же на смену этому вопросу приходит вопрос более закономерный: как она могла вспомнить этот никчемный эпизод из своего детства, как она узнала Антона в этом худом зеленоглазом мальчугане?..

Вера продолжает жадно вглядываться в его черты. Маленький Антон собирает оброненную девочкой мелочь.

– Куда ты так торопилась? Я чуть не сбил тебя!

– За мороженым, – обиженно отвечает Вера.

– Пойдем. – Антон оттаскивает в сторону велосипед, с которого сам только что свалился, когда резко тормозил, дабы не наехать на маленькую девочку, перебегающую дорогу.

Он доводит ее до палатки, шебуршит в кармане, после чего извлекает монетки, чтобы добавить недостающую сумму на эскимо. Девочка получает от продавщицы заветное лакомство. Появляется взволнованная сестра, хватает ее за руку и уводит прочь. Вера оглядывается через плечо на мальчишку, который уже направляется к своему велосипеду.

«Вот это да», – подумала Вера, мысленно возвращаясь на веранду. Она напрочь забыла про увиденное во дворе. Еще какое-то время она находилась под впечатлением от приоткрывшейся завесы памяти. Почему именно сейчас? Почему она никогда раньше не вспоминала, что уже когда-то сталкивалась с Антоном? Как же ей сейчас хотелось поделиться с ним этим неожиданным открытием! Может быть, сама судьба свела их снова через столько лет? Ну почему она не вспомнила раньше?!

Прокручивая раз за разом воспоминание о дне, проведенном в Сокольниках в далеком прошлом, Вера обнаруживала все больше мелких интересных деталей. И увлекшись этим процессом, Вера чуть не опоздала к ужину, где ее ожидал не только Фишер, но и его гости.

Сегодня Аким ужинал с хозяином дома. А еще за стол усадили заехавшего по делам Пахома. Увидев его, Вера на секунду замерла в дверях, но вовремя приняв непринужденный и безразличный вид, заняла свое место рядом с Германом, прямо напротив санитара. Фишер тут же прикрыл ее руку своей ладонью, демонстрируя полную идиллию между ними. Пахом смотрел на парочку устало и напряженно. Вере даже показалось, что вот он – человек, который так же, как и она, осознает весь абсурд происходящего.

Радостная суета, создаваемая хлопотавшей вокруг стола Риммой, позволила Вере несколько раз незаметно встретиться глазами с Пахомом. Однако его взгляд ничего конкретного не выражал. Пахом всегда был угрюмым малым, но сейчас он казался мрачнее обычного. Даже привыкший к его понурому виду Фишер пытался растормошить своего помощника, но Пахом не постарался изобразить приподнятое настроение даже ради него. Вере показалось, что молодой человек открыто демонстрирует недовольство происходящим. Но Фишера это ничуть не задевало.

У Веры тем временем поднялось настроение. Сегодняшний ужин оказался намного веселее обычного. У нее хватило дерзости подолгу задерживать укоряющий взгляд на Пахоме. Тот мрачнел еще сильнее и опускал глаза. Но одно он должен был заметить наверняка: Вера в ясном уме и твердой памяти.

Памяти… Если бы она могла поведать ему, какие сюрпризы преподносит ее память!

Не успела она подумать об этом, как в кухню вкатилась грузная кухарка Мила, довольная и раскрасневшаяся, словно зараженная Римминым энтузиазмом. В руках она держала поднос с белоснежным накрахмаленным полотенцем и румяными пирожками на нем. Аким радостно потянулся за угощением обеими руками, Пахом же в сторону подноса бросил равнодушный взгляд. Вера по непонятной ей причине наблюдала за аппетитной выпечкой…

«Пирожки такие свежие, ароматные, румяные! С капустой, с мясом, с яйцом!» – вдруг начал врезаться в ее память далекий голос из прошлого. Вот оно! Новая вспышка!

Что на этот раз? Еще жарче, чем в тот день в Сокольниках. Горячий воздух стоит стеной. Редкое дуновение ветра обжигает голые руки и ноги. Несмотря на жару, она очень голодна и с жадностью смотрит на румяные пирожки. Ей девять лет, и она впервые в жизни отправляется к морю на поезде с сестрой и бабушкой. Состав, следующий в Адлер, делает остановку в Воронеже. Вера специально вышла купить чего-нибудь, чтобы подкрепиться. Она ходит по перрону в поисках горячей кукурузы, но на глаза ей попадаются пирожки…

– С капустой, с яйцом и с зеленью, по три рубля! Бери, не пожалеешь!

Девятилетняя Вера поднимает глаза от пирожков и испытывает, пожалуй, самый сильный приступ отвращения в своей жизни. Перед ней в инвалидной коляске сидит то ли карлик, то ли младенец, которому приделали взрослую голову – одним словом, ошибка природы. Вера с ужасом пятится назад, вмиг позабыв про пирожки, да и про голод. Мальчик – это все-таки обычный мальчик, а не инопланетное чудо, причем примерно Вериного возраста – поджимает губы и перестает уговаривать миловидную девочку купить у него пирожки. Он опускает глаза, видимо, догадавшись, как его внешний вид подействовал на девчонку. А она продолжает с отвращением его разглядывать, скорчив брезгливую гримасу: крючковатые руки, не способные ни на одно скоординированное движение, непропорционально короткие ножки, непонятно для чего нужные этому головастику, большую голову подпирает палка, неудобно упирающаяся прямо ему в ухо.

Взгляд взрослой Веры сейчас также наполнен ужасом, но обращен внутрь себя, к той несмышленой девчонке, которая так неприкрыто выражает свое презрение несчастному инвалиду, бедному мальчику, пытающемуся хоть как-то заработать себе на пропитание и, возможно, на лечение. «Перестань пялиться и купи у него пирожки!» – внушала она себе девятилетней. «Поправь палку, пока она не разодрала ему ухо! Сделай же что-нибудь! Это ведь Пахом! Наш Пахом!»

Но девочка не слышит ее. Она едва смогла оторвать наконец взгляд от уродца и теперь быстрым шагом направляется прочь к другому концу платформы. «Вот и горячая кукуруза!» – радуется она, вмиг позабыв про мальчика с пирожками.

И вот спустя годы вспомнила. И тут же в наличии и пирожки, и Пахом. Только вид у него отнюдь не пугающий, а вполне даже симпатичный.

Верин провал в себя не остался незамеченным. Все перестали общаться и с беспокойством уставились на нее. Взволнованный Пахом, не смеющий к ней обратиться. Встревоженный Фишер рядом. Но тот обращается не к ней, а к Римме:

– Что-то наша девочка побледнела. У нас все лекарства по графику?

– Строго по графику, – отчеканила женщина.

Фишер с сомнением посмотрел на Римму, полагая, что из-за суматохи, связанной с приездом сына, она могла пропустить укол.

У Пахома вид был озадаченный. Вера не выглядела накачанной успокоительным. После стольких дней приема препарата она должна была напоминать овощ. А она, напротив, живо пытается взглядом что-то до него донести. Минуту назад подобного оживления не было, а сейчас ее как будто оса ужалила. Он взирал на нее вопросительно, но так ни черта и не понял. В ее взгляде читались и мольба, и удивление, и даже сострадание.