Мексиканская готика - Сильвия Морено-Гарсия Страница 19

Запах от него исходил отвратительный. Ноэми повернула голову и взглядом встретилась с Фрэнсисом. Ей показалось, что он похож на встревоженную птицу, голубя, с испуганными круглыми глазами. Было трудно представить, что этот худой парень – родственник насекомоподобного существа перед ней.

– Мой сын показал вам оранжерею? – спросил Говард, отступая назад.

– Я и не знала, что у вас есть оранжерея, – ответила девушка, слегка удивившись.

Хотя чему удивляться? Ведь она не осмотрела здесь все досконально. Дом-на-Горе был не очень-то гостеприимным, и углубляться в его исследование не хотелось.

– Очень маленькая и в заброшенном состоянии, как почти все здесь, но крыша сделана из цветного стекла. Вам может понравиться. Вирджиль, я сказал Ноэми, что ты покажешь ей оранжерею. – Голос Говарда прозвучал так громко, что Ноэми побоялась, как бы не произошло маленькое землетрясение.

Вирджиль кивнул, поняв намек, и подошел к ним.

– Буду рад, отец, – сказал он.

– Хорошо, – ответил Говард и сжал плечо Вирджиля, прежде чем отправиться на другой конец комнаты к Флоренс и Фрэнсису.

– Мой отец напряг вас рассуждениями о лучшем типе мужчин и женщин? – спросил Вирджиль, улыбаясь. – Ответ с подвохом: мы, Дойлы, лучший экземпляр, но я пытаюсь, чтобы это знание не ударило лично мне в голову.

Улыбка немного удивила девушку, но она была лучше странной ухмылки Говарда.

– Он говорил о красоте, – ответила она ровным голосом.

– Красота. Конечно. Ну, когда-то он был великим знатоком красоты, хотя сейчас едва может есть жидкую кашу и бодрствует от силы до девяти.

Ноэми поднесла руку к лицу, чтобы спрятать за ней улыбку. Посерьезнев, Вирджиль провел указательным пальцем по одному из изображений змеи:

– Простите за тот вечер. Я был груб… Сегодня днем Флоренс устроила шум из-за машины. Но не обижайтесь. Вы не можете знать все наши привычки и маленькие правила.

– Все нормально.

– Это большой стресс, понимаете. Отец слаб, а теперь и Каталина болеет. Из-за этого мое настроение оставляет желать лучшего. Не хочу, чтобы вам казалось, будто мы вам тут не рады. Очень рады.

– Спасибо.

– Не думаю, что вы простили меня.

Простила? Нет, не совсем. Но ей было приятно, что Дойлы не все время такие угрюмые. Возможно, Вирджиль говорил правду, и до того, как заболела Каталина, он не был таким хмурым.

– Пока нет, – ответила она. – Но если вы продолжите в том же духе, я могу стереть балл или два с вашего счета.

– Вы ведете счет? Как в карточной игре?

– Девушке нужно много чего записывать. Не только танцы, – ответила Ноэми, усмехнувшись.

– Мне дали понять, что вы отлично танцуете и сильны как игрок. По крайней мере, по словам Каталины, – заметил Вирджиль довольно легким тоном. – Надеюсь, вас это не шокирует.

– Вы будете удивлены.

– Люблю сюрпризы, но только если они приходят вместе с симпатичным бантиком. – Ноэми одарила его улыбкой.

Вирджиль в ответ бросил на нее благодарный взгляд, словно бы говоривший: «Видите, мы еще можем стать друзьями». Он протянул ей руку, и они присоединились к остальным членам семьи. Светский разговор продолжался еще несколько минут, затем Говард объявил, что слишком устал, чтобы принимать их, и все разошлись.

* * *

Ноэми снова снился кошмар. Таких снов у нее пока еще не было в этом доме, хотя спалось ей не очень-то хорошо.

Ей снилось, что дверь открылась и медленно вошел Говард Дойл. Его шаги были тяжелыми, как будто идет слон. Половицы скрипели, а стены дрожали. Она не могла пошевелиться, словно невидимая нить привязала ее к кровати. Глаза были закрыты, но она видела Говарда. Смотрела на него сверху, с потолка, а потом с пола – угол зрения менялся.

Они видела и себя спящую. Видела, как Говард подходит к ее кровати и тянет за покрывало. Ее глаза оставались закрытыми, даже когда он коснулся ее лица, а край длинного ногтя пробежал по ее шее. Худая рука расстегнула пуговицы ночной рубашки. Было прохладно, а он раздевал ее.

Позади себя она почувствовала чье-то присутствие; еще больше повеяло холодом. «Открой глаза», – сказал женский голос. Ноэми показалось, что голос принадлежит юной девушке.

Ее глаза были по-прежнему плотно закрыты, руки лежали вытянутыми вдоль тела, а Говард Дойл склонялся все ниже. Он улыбался в темноте, сверкая белыми зубами в больном гниющем рту.

«Открой глаза», – настойчиво повторил голос.

Внезапно лунный свет упал на насекомоподобное тело Говарда Дойла, и Ноэми увидела, что у кровати, изучая ее конечности, груди и волосы на лобке, стоит не Говард, а Вирджиль Дойл, к лицу которого приклеилась отцовская ухмылка. Он смотрел на Ноэми, как человек, изучающий бабочку, приколотую к бархату.

Вирджиль прижал руку к ее рту и придавил к кровати. Кровать казалась очень мягкой, словно воск. Ее вдавливали в постель из воска. Или, возможно, из грязи, земли. В постель из земли.

Она почувствовала желание, заставившее ее двигать бедрами, изгибаться, как змея. Вирджиль поглотил ее стон своими губами. Но она хотела не этого, не так. Ей было трудно вспомнить, почему она этого не хотела. Казалось, кто-то внушал ей: она должна хотеть. Хотеть, чтобы ее взяли в грязи, в темноте, без всяких глупых прелюдий. Голос у уха снова заговорил. Он был настойчив, толкал ее: «Открой глаза!»

Ноэми так и сделала и, проснувшись, обнаружила, что замерзла. Она захотела встать, откинула покрывало, и ткань запуталась в ее ногах, подушка упала на пол. Дверь была плотно закрыта.

Прижала руки к груди, ощущая лихорадочное биение сердца. Пробежалась пальцами по ночнушке. Все пуговицы застегнуты.

Конечно.

В доме было тихо. Никто не ходил по коридорам, никто не забирался в комнаты, чтобы посмотреть на спящих женщин.

И все же она долго не могла уснуть, а раз или два, заслышав скрип половиц, резко подскакивала и прислушивалась.