Знахарь - Марина Александрова Страница 16

Много раз Филипп перебирал в памяти события, которые привели к такому неожиданному и неприятному повороту.

«Неужели Елена? Неужели она могла нас предать?!» — размышлял он и отбрасывал эту мысль снова и снова.

Он проснулся в камере. Теперь он окончательно понял, что Елена умерла. До последнего момента он пытался сохранить надежду на то, что девушка ранена и уже поправляется, но сон, в котором он увидел ее ангелом, дал ему разгадку. Елена умерла, но благословляет Филиппа и Диану. Он во сне услышал те же слова, что и Диана.

Так они и жили, Диана и Филипп, в разных концах города, как в разных концах света. Засыпая, они умирали, а просыпаясь, оживали в одиночестве, холоде и смятении. И лишь теплящаяся надежда на лучший исход поддерживала в них силы.

Только сейчас Филипп понял, насколько сильно любит Диану. Он знал, что найдет ее, чего бы это ему ни стоило.

А Диана убедилась, что любима Филиппом и тоже по-настоящему любит его. Теперь никто и ничто не сможет разрушить это сильное чувство.

* * *

— Как же я теперь буду жить? Без кормильца-то? — плакала, сидя в одиночестве, Глаша.

Вчера пришло письмо от Олега. Он сообщил, что ближе к весне приедет домой. Глаша решила написать им про отца. Сил больше не было переживать горе одной. В марте Олег приехал. Вместе с Максимом Парфеновым, мужем Ольги.

— Правду говорят, что Дмитрий этот по ночам какие-то колдовства вытворяет? — спросил Максим у Глаши на третий день своего пребывания.

— Ох, сынок! Многое говорят про него, но где правда, где ложь — никто не знает. Врач он хороший, вон, и брата твоего, и мать на ноги поставил, даже денег за это не взял! Как тут судить? А моего… Павла… — тут она расплакалась и вышла в сени.

— Мне кажется, надо разобраться, что творится в Ближнем, — сказал Олег. — Я останусь здесь до весны.

— А учеба? А что я передам сестре и Алексею? — спросил Максим.

— Так и передашь, — ответил Олег.

Он решил пойти к младшему брату Парфеновых Кириллу и расспросить его про Дмитрия Богуна.

* * *

Филиппа перевели в московскую тюрьму, где должно было состояться слушание. Этому способствовала игуменья Антония, которая донесла до митрополита Павла весть, что Филипп пытался украсть послушницу Диану Половцеву для плотских утех, которыми сей молодой человек славится.

Откуда она взяла это? Придумала. Но митрополит, человек очень благовоспитанный, верил Антонии. На суде присутствовали церковные заседатели, и потому приговор оказался суровым. Через месяц, в апреле, Филиппа должны были сослать в Сибирь, но холодных и дальних дорог Филиппу не довелось изведать.

На этап, откуда арестантам была прямая дорога на север, их привезли промозглым весенним вечером. Филипп, в отличие от других, чувствовал себя хорошо, учитывая, насколько, конечно, хорошо может быть заключенному. Физически он был силен и крепок, а душевно еще страдал мало, потому не отчаивался и старался держаться и не показывать своего крайне угнетенного состояния.

Каморка, в которую их заселили, рассчитана была едва на два десятка человек, а их было около шестидесяти. Воздух был невыносимый, люди кашляли, задыхались, стонали, но некоторые, как заметил Филипп, расположились очень даже неплохо по сравнению с остальными.

— Эй, ты, подойди! — услышал он позади незнакомый голос. Филипп обернулся. Здоровый волосатый детина с самокруткой в зубах пальцем поманил его. Филипп подошел к сидящим на нарах. Это были закоренелые преступники. Их лица не выражали никаких чувств и эмоций.

— Чего вам? — спросил Филипп.

— Какой прыткий! Мне такие нравятся! — сказал один из сидящих. Пять пар глаз уставились на него.

— Красавчик, за что загремел? — спросил тот, который позвал его.

Филипп оглядел сидящих, не испытывая страха. Его же спутники вжались в стены каморки и старались не издать ни звука.

Филипп подошел ближе и, смотря в глаза волосатого, ответил:

— Девушку хотел украсть. Не получилось, — гордо ответил он. Волосатый на миг растерялся, но хохот сокамерников быстро привел его в себя. Тут к Филиппу подскочил невысокий, но достаточно крепкий парень с обезображенным до отвращения лицом. Писклявым голосом он заверещал:

— Ты так с самим Тузом не смей разговаривать!

— Это почему? Он спросил, я ответил! — насмешливо улыбаясь, ответил Филипп. Все испуганно примолкли. Даже те, кто попал сюда впервые, поняли, что Филипп влип.

— Да ты, верно, больной! Он ведь у нас главный! — писклявый сорвался на визг, с удивлением рассматривая Филиппа, как будто перед ним стоял оживший труп.

Филипп рассмеялся. В каморке наступила зловещая тишина, слышался только смех Филиппа. Наконец он прекратил смеяться и обвел всех взглядом, выражавшим полное равнодушие и брезгливость. Писклявый кинулся на него с кулаками, но Филипп удачно отразил удар и скрутил руку парня так, что она захрустела.

— Мне смешно, что ваши придуманные в этих стенах законы может кто-то блюсти, тогда как вы сами переступили его там, на воле! — он с силой ударил по серой и влажной стене каземата.

— Заткнись! — сказал волосатый, но Филиппа было уже не остановить. Он сильнее сжимал руку писклявого, и оттого визг парня становился громче. Наконец он отпустил его с таким видом, будто держал в руках какую-то мерзость.

— Так вот знайте! Я не сделал ничего противозаконного! Я пытался украсть девушку, не удалось! Я люблю ее, и она любит меня! Ну, что я натворил? Кому я мешал? — спрашивал он, глядя на каждого по очереди. — Она сирота, никому не нужная! Ее отправили в монастырь, где она наверняка умрет через полгода, так как была ранена при побеге! Потому что даже там она не нужна! — голос его становился громче, он уже не контролировал себя. Просто он выговаривал то, что тяжким грузом лежало на сердце несколько месяцев. Эти мерзавцы спровоцировали его, и его гнев нашел выход.