Мертвая неделя - Наталья Тимошенко Страница 15

– Ты поэтому накачал их чем-то? – Мирра кивнула в ту сторону комнаты, где мирно спали Матвей и Полина.

Она плохо видела лицо Степана, экран мобильного телефона давно погас, освещалось помещение теперь огнем в печи, который, доев сэндвич вместе с упаковкой, стал заметно меньше, но могла поклясться, что Степан смутился. Очевидно, не знал, что она в курсе его уловки.

– А ты наблюдательная, – похвалил он, и в голосе просквозило явное восхищение. – То-то проснулась. Поняла все и пить не стала?

– Зубы не заговаривай, – велела Мирра.

Степан вздохнул.

– Я ведь говорил, что ждал вас здесь две недели. Не знал, когда точно вас позовут, когда вы приедете, но надеялся, что это случится пораньше, и мы успеем добраться до деревни. К этой ночи вы будете все знать, а потому остерегаться. Но вы приехали в последний момент, учить вас чему-то у меня уже не было времени, рассказывать – тоже. Так сходу вы не поверили бы, а доказательств привести я тоже не успел бы. Поэтому пришлось вас усыпить, понимаешь?

– Ни слова, – честно призналась Мирра.

Степан похлопал ладонью по лавке рядом с собой, и Мирра послушно опустилась на нее.

– Сегодня такая ночь, – тихо и как-то торжественно начал Степан, – когда открывается дверь между Явью и Навью. Ты же знаешь, что такое Явь и Навь?

Мирра неуверенно кивнула. Славянскую мифологию она изучала, но не слишком усердно. Однако базовые знания имела.

– Явь – это наш реальный мир, Навь – мир мертвых.

– Если говорить грубо, то да, – подтвердил Степан. – Ходить между ними нельзя, дверь плотно закрыта, и открывается лишь в одну сторону: чтобы пропустить душу человека после смерти из Яви в Навь. Но в некоторых местах ровно на одну неделю в году эта дверь открывается в обратную сторону. И тогда мертвые проникают в мир живых. Первая ночь – самая опасная. Мертвые ждали весь год, они голодны, а потому страшны и опасны. Во все ночи Мертвой недели лучше сидеть дома и не высовываться без лишней необходимости, но в первую ночь делать это категорически запрещено. Попадешься нави на пути – и нет возврата, съест, сам попадешь в Навь.

Мирра отчасти понимала, почему Степан не стал рассказывать это всем. Услышь она подобное днем, когда вокруг светло ярко светит солнце, а тени трусливо прячутся по углам, ни за что бы не поверила. Она и не могла до конца поверить, но волоски на теле вставали дыбом. Ночью в подобные рассказы даже если и не веришь, то на всякий случай остерегаешься.

– А в дом они войти не могут? – поинтересовалась Мирра, придав голосу легкие оттенки насмешливости. Словно и не всерьез спрашивает, словно не верит, а скорее подтрунивает.

– Если дом защищен, то не могут, – подтвердил Степан. – Лучшая защита – еда на пороге и на подоконнике. Навь поест да уйдет дальше. Но в этом доме еду ставить нельзя, хозяин поселится. А потому баба Глаша своими методами его защитила. Навь вреда не причинит, но напугать может. Поэтому ложись лучше спать. Может, и не явится сюда никто, а может и заглянет. Лучше тебе спать в этот момент.

Легко сказать: спать. А как тут теперь уснешь? Мирра чувствовала, что сон сейчас – последнее ее желание. Сердце снова зачастило, в глаза словно вставили спички.

– А у тебя самогон остался? – против воли спросила она.

Степан посмотрел на нее и улыбнулся.

– Того, что со снотворным отваром, нет. А отвар в машине, к ней не пойду. Я, знаешь, медведя не боюсь, однажды со стаей волков встретился – не испугался, а нави до дрожи в руках опасаюсь, хоть и умею с ней сражаться. От нави не сбежать, взрослый ты или ребенок, сильный или ложку с трудом до рта доносишь. Навь нападет – и не отвертишься. Шансы даже у меня мизерные. Но могу тебе просто самогона налить. Если с непривычки – быстро вырубит.

Мирре самогон был с непривычки. Она и водку-то пила раза два в жизни, предпочитала вино. Поэтому согласилась просто на самогон, без снотворного отвара. Степан налил ей стопку.

– Хватит и одной, – авторитетно заключил он. – У меня самогон знатный, градусов шестьдесят, не меньше.

– А закусить есть чем? – с надеждой спросила Мирра, разглядывая мутную жидкость в стакане, на многочисленных гранях которого разбивались на тысячи осколков огненные отблески: огонь нашел еще что-то недогоревшее, а потому снова вспыхнул сильнее.

– Откуда? Я же сжег все.

Мирра еще немного подумала, но выбора не было. Выдохнула весь воздух из легких и, не давая себе передумать, залпом опрокинула стакан, быстро проглотила, чтобы не чувствовать мерзкого вкуса. Горло обожгло расплавленным оловом, желудок сжался, не желая принимать натуральный яд. Чтобы не завизжать и не дать самогону вернуться обратно, Мирра спрятала лицо в локте, вдохнула затхлый аромат, которым уже пропитался свитер. В каком-то фильме она видела, что так делают мужики, когда у них нет закуски. Должно быть, тоже пытаются удержать в себе мерзкое пойло.

Спустя несколько бесконечных секунд пальцы, сжимающие горло, наконец ослабли. Мирра вдохнула уже спокойнее, вытерла градом льющиеся по щекам слезы и увидела, что Степан внимательно смотрит на нее. Увидев, что она справилась с самогоном, он улыбнулся. Снова покровительственно, по-отечески.

– Ложись, – мягко велел он. – Теперь точно до утра не проснешься.

Мирра с трудом помнила, как дошла до кровати, как забралась на нее и уткнулась лицом в белоснежные волосы Полины, разметавшиеся по подушке. Кажется, тяжелым одеялом ее накрывал уже Степан. Она провалилась в тревожный сон, в котором снова бежала по лесу, но больше не была одна. Ее преследовали невидимые навьи, гнались за ней, хватали за руки и ноги, но проснуться, как обычно бывает во время кошмара, она не могла.