Корабль ночи - Роберт МакКаммон Страница 13

– Из моря, – ответил он. – Вот все, что я знаю.

Девушка права: час слишком ранний, чтобы пить ром. Вы немолоды, но это лишь способствует развитию болезни… так, кажется, говорят доктора? Время не лечит, внезапно подумал Мур, оно лишь стирает из памяти название недуга. Как же это называлось?.. Мур никак не мог вспомнить специальный термин, которым медики обозначали подобное состояние. Ярлык, навешенный профанами, припомнить было куда проще: «синдром выжившего».

Клер подняла голову, отставила чашку и, подойдя к окну, посмотрела вниз:

– Большая… О ней говорят во всех барах.

– Уже? И что именно?

– Странные вещи. Мне не очень понятные. Бесконечные шептания о каких-то «делишках»… а кое-кто ее боится.

– И ты тоже?

Медля с ответом, Клер неловко улыбнулась, но улыбка сошла с ее лица.

– Я никогда раньше не видела ничего подобного. Но… не знаю. Может, и боюсь. Может быть. Она такая неприступная, такая огромная – как из плохого сна. Как подумаю про нее, сразу всякие ужасы в голову лезут… – Клер заметила, что Мур смотрит сквозь нее, словно она была невидимкой, и взяла сумочку. – Ладно, мне пора.

– Погоди, я оденусь и провожу тебя, – Мур поднялся с кресла, но девушка помотала головой.

– Не надо. Я в порядке. Если когда-нибудь снова захочешь встретиться со мной, ищи внизу, у бара. Но я планирую скоро уехать отсюда. – Клер на мгновение задержала руку Мура в своей; его ладонь была холодной и твердой, как камень. Девушка опять улыбнулась, показав зубы, отточенные о стебли сахарного тростника – островитяне любили жевать его, – и ушла.

Она шагала по Хай-стрит вниз, к спящей деревне, стараясь не глядеть на то, что темнело на рифах. Мур довольно долго стоял в дверях и глядел ей вслед. Он понимал, что с Клер ничего не случится, но ему очень хотелось уйти вместе с ней, просто чтобы рядом была хоть одна живая душа. Потом фигурка Клер растворилась в темноте, и Мур закрыл дверь.

Он вдруг почувствовал странную усталость. Чуть погодя он погасил все лампы и в полной темноте пошел наверх.

Тем временем на рифах Кисс-Боттома волны прибоя гулко плескали о железные бока загадочного судна, вспенивались, отступали – и все повторялось, снова и снова. Где-то в деревне завыла собака, из темноты ей ответил надрывный лай.

По лунному диску плыла облачная манта.

Старик-негр, рыбачивший в этот предрассветный час, явственно различил знакомые очертания: широкие, клубящиеся по краям плавники-крылья, длинный хвост. «Крупная манта, – подумал он, – на такую не одна барракуда позарится». Белое облако стало меняться, закурчавилось причудливыми завитками и наконец обернулось серебристой летающей рыбой, взмывшей к таким высотам, какие и не снились ее океанским товаркам. Потом плавники растаяли, и облако превратилось в человеческое лицо с открытым ртом. Рыбак разглядел большие круглые глаза, широкие скулы, подбородок. В призрачных чертах чудился неведомый страх. Старику стало не по себе. Облачный человек разевал рот все шире, точно ему привиделся кошмар и он, еще толком не поняв, что именно ему пригрезилось, хотел излить свой протест в гневном крике. Легкий бриз вдруг показался старику ледяным, пробрал до костей. Облачный рот раскрылся до предела – и вдруг отделился от лица, уплыл прочь самостоятельным облачком. Теперь лицо больше не было похоже на лицо, в небе вертелось нечто неузнаваемое, фантастическое, словно взбесившийся зверь гонялся за своим хвостом.

Рыбак резко отвел взгляд.

Послышался пронзительный лай, потом сдавленное рычание.

– Эй! – крикнул старик. – Эй! Оставь их в покое!

Его терьер с края колодезной палубы наблюдал, как внизу, сплетаясь щупальцами, резвятся белые кальмары.

– Не совался бы ты к ним, Кокос, – проговорил рыбак. – Оглянуться не успеешь, нос оттяпают.

Пес спрыгнул с колодезной палубы и подбежал туда, где, держа руку на румпеле маленького, деловито гудящего мотора, сидел хозяин.

– Давно надо было бросить тебя русалкам, – изображая недовольство, проворчал старый рыбак.

До рассвета оставалось меньше двух часов, но кальмаров, обычно поднимавшихся на поверхность Кисс-Боттома в это время суток, видно не было. Невеликий улов старика составляла лишь та рыба, какую он сумел подманить лучом фонаря и, трепыхающуюся и бьющуюся, поднять из воды сетью. Он давно научился точно определять, когда кальмары поднимутся к поверхности, и за те двадцать лет, что он рыбачил у рифов, это происходило всегда в один и тот же час. Где же они сегодня? Впереди виднелся огромный силуэт вставшей на дыбы подводной лодки. Море глухо рокотало у ее бортов.

Эта гадина и распугала нынче кальмаров. Небось, начала гнить в соленой воде, проклятая дрянь, отравила море ржой, вот кальмары и ушли на глубину… Посудина, застрявшая на рифах, огорошила его своими размерами. Он никогда еще не видел такой обтекаемой, наглухо задраенной со всех сторон громадины. Как, интересно, дышали ее капитан и команда? Черт подери, вот загадка! Жена не хотела, чтобы он выходил в море нынче утром, но все эти двадцать лет лишь бури и ураганы заставляли его отменить ловлю кальмаров. И никакое ржавое корыто его не застращает – так он объявил жене.

– А кроме того, – прибавил он, – эта посудина давно мертва.

– Нет, нет, – торопливо заговорила жена, – ты ведь знать ничего не знаешь, а я все помню, здесь тогда была. Ну да тебе и знать неоткуда – когда ты в наших краях объявился, все уж кончилось…

Суеверия. Все это время они терзали его жену и подступались к нему, пытаясь одолеть. Нельзя сказать, что он не прислушивался к ветрам и приливам или сомневался в могуществе преподобного Бонифация, но кое-что из того, во что испокон века свято верили его отец и дед, он отказывался принимать на веру.

Он подплывал к диковинной посудине. Вода шипела у ее бортов. Не иначе там внутри змеиное гнездо, подумал старик. Он оглядел задранный нос лодки, потом рубку. Время и волны изрядно помяли корпус, но – странное дело – на железной поверхности не было ни водорослей, ни ракушек. Большая волна перекатилась через корму. На корме остался след: тускло фосфоресцирующая зеленая дорожка и бурые водоросли. Лодка эта подводная, так сказала ему жена. И прибавила: тут дело нечисто – разве может лодка столько пролежать на дне, а потом взять да и всплыть? Старик тряхнул головой. Эта загадка была ему не по зубам. Пронзительный лай Кокоса вывел его из задумчивости.

В воде у рифа плавали длинные рыжеватые водоросли, похожие на пряди женских волос. Ялик закачало на волнах, и старик ухватился за планширы, чтобы не упасть. Он вдруг понял, что очень близко подошел к камням и бурунам и нужно поворачивать назад. Он повернул румпель, ложась на обратный курс. По всему рифу кружились в танце утреннего прилива водоросли, вода блестела, точно жидкий изумруд.

А потом, словно откуда-то издалека, послышался громкий скрежет.

Пес вздрогнул и заскулил. Старик весь покрылся гусиной кожей.