Час ведьмовства - Энн Райс Страница 10

Лайтнер оказался превосходным слушателем. Он ни разу непрервал рассказчика и лишь слегка кивал, словно подбадривая. Однако, закончивсвой рассказ и наблюдая, как Лайтнер убирает в портфель магнитофон, доктор неиспытал облегчения – напротив, он чувствовал себя весьма глупо и даже неудосужился попросить копию записи.

Первым молчание нарушил Лайтнер.

– Я должен вам кое-что объяснить, – начал он,кладя поверх чека несколько купюр. – Надеюсь, мои слова в какой-то мерепомогут вам излечить свой разум.

– Что именно?

– Помните, я говорил вам, что собираю свидетельства овстречах с привидениями? – спросил Лайтнер.

– Да.

– Так вот, я знаю тот старый дом в Новом Орлеане. Явидел его. У меня есть записи свидетельств многих людей, видевших мужчину, окотором вы говорили.

Доктор буквально онемел от удивления, услышав, с какойубежденностью произнес эти слова Лайтнер – столь авторитетно и уверенно, что вих правдивости не оставалось никаких сомнений. Доктор внимательно всмотрелся вЛайтнера, словно видел его впервые: англичанин был старше, чем показалось припервой встрече, – возможно, лет шестидесяти пяти или дажесемидесяти, – а выражение его лица было столь любезным и благожелательным,что невольно располагало к ответному доверию.

– Многих?… – прошептал доктор. – Вы уверены?

– Я слышал рассказы других людей, и некоторые из нихимеют весьма много общего с вашим. Я пытаюсь убедить вас в том, чтопроизошедшая история отнюдь не плод вашего воображения. А следовательно, у васнет причин для беспокойства. Кстати, помочь Дейрдре Мэйфейр невозможно:Карлотта Мэйфейр не позволит. А потому лучше всего начисто выбросить этуисторию из головы и никогда больше о ней не вспоминать.

Доктор почувствовал вдруг невероятное облегчение, словно побывална исповеди и получил от священника полное отпущение грехов. Однако ощущениедлилось недолго: понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы до него в полноймере дошел смысл сказанного Лайтнером.

– Вы знаете этих людей! – в полнейшемзамешательстве прошептал доктор, и краска бросилась ему в лицо. Ведь женщина, окоторой он рассказал Лайтнеру, была его пациенткой!

– Нет. Но я знаю о них. И, будьте уверены, сохранюполную конфиденциальность в отношении вашего рассказа. Как вы помните, призаписи мы не упоминали никаких имен. И даже свои имена не назвали.

– Тем не менее я настоятельно прошу вас отдать мнепленку, – возбужденно проговорил доктор. – Я нарушилконфиденциальность. Мне и в голову не могло прийти, что вы с ними знакомы.

С совершенно невозмутимым видом Лайтнер тут же вытащилкассету и отдал ее доктору.

– Разумеется, это ваше право, – сказал он. –Я понимаю.

Доктор пробормотал слова благодарности, но егозамешательство лишь усилилось. Однако и чувство облегчения не исчезлоокончательно. Итак, другие люди тоже видели этого призрака. И англичанину обэтом известно – он не лжет. Выходит, доктор не сошел с ума и никогда не терялрассудка. Внезапно его охватила грусть, он испытывал горечь по отношению ксвоему новоорлеанскому начальству, к Карлотте Мэйфейр, к горластой мисс Нэнси…

– Важно, чтобы все случившееся отныне перестало вастревожить, – негромко заметил Лайтнер.

– Да, конечно, – отозвался доктор. – Ужасновсе это… та женщина… лекарства… – Все, хватит об этом! Доктор вдруг замери уставился на кассету, потом медленно перевел взгляд на пустую кофейнуючашку. – А эта женщина, она по-прежнему…

– Да, все такая же. Я был там в прошлом году. Вашглавный недруг, мисс Нэнси, умерла. Мисс Милли покинула этот мир еще раньше. Асо слов местных жителей и из отчета мне известно, что состояние Дейрдре неизменилось.

Доктор вздохнул:

– Да, вы действительно все о них знаете… все имена…

– Поэтому очень прошу поверить мне: другие тоже виделиэтого призрака, – сказал Лайтнер. – И вы не должны страдать отбезосновательного беспокойства о состоянии своего разума – никакогопомешательства не было.

Доктор вновь медленно, изучающе оглядел Лайтнера. Англичанинзастегнул портфель, проверил авиабилет, убедился, что все в порядке, и опустилего в карман пиджака.

– Мне пора на самолет, но прежде позвольте мне дать вамсовет, – сказал Лайтнер. – Никому не рассказывайте о том, чтопроизошло, – вам не поверят. Понять и принять такого рода свидетельстваможет лишь тот, кто сам видел подобное. Как ни трагично, но это неопровержимыйфакт.

– Да, вы правы, – ответил доктор. Ему страстнохотелось задать англичанину еще один вопрос, но он не мог решиться. –Вы… – только и произнес доктор и тут же умолк.

– Да, я его видел, – сказал Лайтнер. –Зрелище воистину пугающее, как вы и описывали.

Он встал, готовясь выходить.

– Кто он? Дух? Призрак?

– Честное слово, я не знаю. Все истории очень похожи.Там все остается без изменений, все повторяется, год за годом… А теперь ядолжен идти. Позвольте мне еще раз выразить свою благодарность, а если у вас возникнетжелание снова побеседовать со мной, вы знаете, куда обратиться. У вас есть моявизитная карточка.

Лайтнер протянул руку.

– До свидания.

– Подождите. А дочь, что стало с нею? Я имею в виду туженщину с Западного побережья. Тогда она была интерном.

– Ну, теперь она хирург, – ответил Лайтнер, бросаявзгляд на часы. – Нейрохирург, кажется. Недавно сдала экзамены.Дипломированный специалист – по-моему, это так называется? Однако в то время яне был знаком с нею. Я лишь иногда слышал о ней. Наши пути пересеклись толькооднажды.

Англичанин замолчал, и на лице его промелькнуло некоеподобие почти официальной улыбки.

– Всего хорошего, доктор, и еще раз спасибо.

После ухода Лайтнера доктор долго сидел в задумчивости,ничуть, однако, не раскаиваясь в своем решении рассказать обо всем. Нельзяотрицать, что беседа с этим необычным человеком из Таламаски принесла емуневероятное облегчение. Фактически неожиданную встречу с англичанином можновоспринимать как подарок, как милость судьбы, позволившую снять с души самоетяжкое бремя из всех когда-либо выпавших на его долю. Лайтнер знал и понималход событий в этой истории. Лайтнер знал и дочь Дейрдре.

Наверное, англичанин сообщит молодому нейрохирургу все, чтотой следует знать, если уже не сообщил… Да, с него сняли ношу, ее больше нет. Аощущает ли ее Лайтнер, его не волнует.