Стены молчания - Филип Джолович Страница 88

— Насколько хорошо ты знала Конрада Карлштайна?

— Я не думаю, что кто-либо на самом деле знал Конрада, — ответила Кэрол. — Изредка Джей Джей говорил о нем. Как-то раз он сказал, что Конрад был старой кровью, кровью, которую надо вымыть из его вен. Хотя мне не кажется, что Джей Джею это удалось. Присутствие Конрада всегда было ощутимо. Он обращался с Джей Джеем, как с грязью, словно он сам платил за все. Конрад вел себя так, как будто Джей Джей был его личной собственностью.

Итак, Джей Джей не мог разорвать все связи с семьей. Почему это казалось таким знакомым?

— Джей Джей говорил когда-нибудь слово «Близнецы»? — спросил я.

— Нет, — ответила Кэрол. — Джей Джей не читал гороскопов, и в любом случае он был Девой. К чему это?

— Это название клуба в Оксфорде. Его членами были Аскари, Мэндип и еще один.

Еще один. Американец. Макинтайр?

Конечно же, Джим Макинтайр.

— Карлштайн никогда ничего не говорил о Близнецах или о клубе, сказала Кэрол. — Но я видела его всего раза три или четыре. Он не был особенно общительным и часто говорил, что все в современном мире можно делать посредством электронной почты: есть, вести дела, думать, заниматься сексом. Я только один раз была у Конрада дома. Меня привел Джей Джей. Это уютное местечко на Лонг-Айленде. Конечно же, Джей Джей был владельцем.

— У Джей Джея ничего не было, когда он умер, — сказал я. — Помнишь?

Кэрол начала водить руками по лицу, размазывая косметику. Мне хотелось обнять ее, прижать к себе, вытереть ее лицо салфеткой и сказать, что ей не нужен макияж.

— Кто знает, что было, а чего не было у Джей Джея, — устало произнесла она. — Кто знает, что на самом деле происходило с ним. Все что я хочу сказать, так это то, что он ненавидел, когда ему приходилось ездить в дом Конрада. Я помню, как он посоветовал мне ничего не говорить и пить побольше спиртного. Джей Джей боялся этого дома и Конрада. Вечер был странным. Ужин был подан на веранде, выходящей на Ойстер Бэй. Джей Джей был тише воды, ниже травы. Конрад говорил о философии, религии, сексе. Не было похоже, что он принимал все это близко к сердцу. Все, что он говорил, показывало лишь его презрение к вере, страсти, любви. И он припас самые жестокие слова для Джей Джея, сказал мне, что я должна уйти от него, что он неудачник. Затем Джей Джей отключился. Он был в другом мире, и тогда Конрад двинулся ко мне, — Кэрол поморщилась. — Он на самом деле думал, что он мог… ну ты понимаешь, несмотря на брата, который лежал поблизости в отключке. Казалось, для Конрада не существовало табу. Это был человек, для которого святотатство было единственной святой вещью. Но он был умным, наблюдательным, даже нежным. Его слова говорили и об этом. Должно быть, он чувствовал, что я ненавидела его, но все же он поднес свое лицо ко мне. Я чувствовала его дыхание, вино. Он даже снял резинку с этого идиотского хвоста и потряс волосами, как вампир, разминающийся перед обедом.

— Так ты отшила его? — спросил я. Кэрол могла это сделать — двинуть по мужскому хвосту между ног, а потом еще и добить развратника.

— Да, — ответила Кэрол, — но не так, как ты думаешь. — Воспоминания об этом вечере, казалось, охватывали ее и околдовывали. — Я была достаточно умна, чтобы понять, что Конрад очень опасный человек, — наконец продолжила она. — Категоричный отказ мог принести слишком много проблем. Так я думала, — она замолчала на минуту, чтобы посмотреть, стану ли я оспаривать ее слова. Я лишь кивнул. — О полном подчинении никто даже и не думал. — В ее голосе послышались нотки решительности. — Поэтому я оставила Конрада с мыслью, что ничего не было решено.

— Не было ли это еще более опасно? — спросил я.

Кэрол обошла вокруг меня и смахнула журнал с моих коленей, о котором я совсем позабыл.

— Тебя там не было, — прошипела она.

Наш слушатель, попивавший кофе, подошел к нам, поднял журнал и отдал его Кэрол.

— Другим может не понравиться, как ты читаешь это, — тихо сказал он мне. — Нам надо заботиться о вещах, которые у нас есть, — он отвернулся от меня и наклонился к Кэрол: — Ты идешь в группу? Я не думаю, что этот парень может тебе как-то помочь.

— Позже, Харли, — она похлопала его по руке. — У меня все в порядке. На самом деле.

Харли простонал, засунул руки в карманы пижамы и ушел.

— Не все кончено, — прошептал я про себя, а затем спросил: — А Карлштайн появлялся еще, чтобы во всем разобраться? Чтобы расставить все точки над «i»?

Кэрол проследила за Харли, и ее губы расплылись в слабой улыбке.

— Харли продает машины и думает, что покупатель уезжает с частичкой его души в бардачке. Это его метафора, он не верит, что это происходит на самом деле. У нас здесь нет ни Наполеона, ни Иисуса Христа. Но у Харли есть проблемы, которые может разрешить только Волшебник Изумрудного города, в том числе и то, что он любит меня.

Кажется, все влюблялись в Кэрол.

Она наклонилась, чтобы поднять листок с рекламой крема-депилятора, который вылетел из журнала.

Я аккуратно взял его из ее рук:

— Ты говорила, что между тобой и Карлштайном не было все кончено. Как ты закрыла все?

— В тот вечер я видела Конрада в последний раз перед похоронами Джей Джея. Он звонил мне несколько раз. Каким-то образом раздобыл мой номер. Вряд ли Джей Джей дал его, а в справочнике я не значусь. Конрад узнал и адрес моей электронной почты. Во всяком случае, он оставлял сообщения на автоответчике и посылал электронные письма, продолжение того, что он сказал в доме в Ойстер Бэй. Он говорил, что готов быть терпеливым и что в конце концов он получит меня.

— Так значит, все это еще не закончилось, — сказал я.

Кэрол стала листать журнал, лакированное стильное издание.

— Думаю, нет.

— Как-то раз Джей Джей сказал, что не может никуда убежать, потому что у его двери стоит охранник, — проговорил я. — Мэндип все чаще пользуется ингалятором, он слабеет. Даже Аскари заявлял о том, что был предан кому-то, какой-то тени и что это был не Ганеш. Все боятся, и каждый говорит о своем страхе по-своему. Но, может быть, источник всех их страхов — одно и то же пугало? — Один лишь Макинтайр выпадал из общей схемы. Самодовольный, умный, неприступный. Бесстрашный. И все же теория заслуживала того, чтобы о ней сказать вслух. — Мне кажется, они боятся Карлштайна. У него есть какое-то влияние над ними, которое не дает распасться клубу «Близнецы». Боже, до чего дошли эти ничтожества в своих воображаемых полетах!

Казалось, Кэрол уже не слушала меня.

— Когда закончится моя страховка и мне надо будет уезжать отсюда, я смогу вернуться назад в университет. Буду заниматься чем-нибудь диаметрально противоположным. Или уеду куда-нибудь еще, где меня не знают, не связывают мое имя с тем, что произошло на шоссе Рузвельта. Это самое худшее: мертвые люди, имена на стене. Нет, я не хочу говорить о своей невиновности. Я хочу кричать о своей вине, даже если я виновата лишь косвенно. Я могу справиться со всем: с потерей карьеры, — Кэрол замолчала, — даже с потерей тебя. Но, Боже, эти имена, когда я думаю о них, мое сердце замирает, и именно в этот момент я чувствую, что потеряла все, даже желание жить.