Как закалялась жесть - Александр Щеголев Страница 67

— Крах, говоришь?! Я напомню кое-что. Цены увеличились в два-три раза, причем, все разом, а зарплаты не увеличились ни на рубль. Очень холодная зима. Внезапная нищета, которая длится и длится, и нет надежд, что изменится хоть что-то… Это был — крах. Этот пресс выжал такое дерьмо, что гипотетические фашисты, пришедшие к власти, кажутся розовыми мечтами. Лучшего примера, чем забой человекоскота на «игрушки» для имперских пекинесов и колли, и не нужно. А у тебя, дружочек, никакая не катастрофа. Ты всего лишь калека, который помнит, как живут простые люди, и который боится, что прежний мир его выплюнет, как и нынешний.

— Но ведь ты тоже боишься.

— И я.

— Но мы выберемся?

— Не вопрос…

* * *

…Крамской воняет уже в полную мощь. Мертвое тело начало покрываться трупной зеленью. Невероятно! Насколько я помню, признаки гниения проявляются не раньше вторых-третьих суток… Неужели столько времени ахнуло в никуда? Не понимаю…

Что, блин, происходит?

Ничего не происходит. Дверь заперта; хозяева забыли, что у них в подвале кто-то живет. Я-то ладно, из меня давно должны были антрекот сделать, но мастер-истопник?.. Впрочем, насчет него хозяевам тоже нечего беспокоиться: с голоду не помрет, запасов у него тут — на осень и зиму.

А мне чем прикажете питаться?

Я все-таки пересиливаю себя и перетаскиваю падаль в холодильную камеру — иначе успею задохнуться раньше, чем проголодаться.

Несколько раз ползал в туалет. Воду пью из-под крана, забравшись на стул. Чередую воду с вином, коего здесь в переизбытке. Жрать хочется нестерпимо, и вино отнюдь не глушит это чувство, скорее наоборот. С тоской смотрю на стеллаж с домашней тушенкой и думаю о том, какая это ирония судьбы — поросенок помирает от истощения в мясной лавке, полной свинины.

Прикоснуться к подобной «еде» — немыслимо…

* * *

…Мое время окоченело вместе с трупом Крамского, но наверху, это очевидно, день проходит за днем. А может, неделя за неделей. Вино все выпито. ВСЕ ВЫПИТО! Вино закончилось, хотя, казалось, его хватит до скончания века… значит, веку пришел конец.

Всему приходит конец.

От голода путаются мысли. Ни хлеба, ни крупы, ни овощей здесь нет. Единственный помидор и пару огурцов сожрал Крамской. Вокруг — сплошное мясо, килограммы мяса, на полках, в холодильнике и морозильнике… ценный, богатый белком продукт… забыть бы про все это добро, не видеть бы! Так и представляю, как включаю плиту, как шкворчит на огне сковорода…

С другой стороны, меня-то самого они для чего готовили? Что сделали с моими ногами и с моей рукой? Этого — не забыть при всем желании.

Почему того, что можно одним, нельзя другим? Почему мир так несправедливо устроен? Что за перегородки выстроены в наших головах?

* * *

…Не осталось сил передвигаться. Гажу прямо в «сенях», возле выхода. Пью из чана с водой, который предусмотрительно притащил — когда? неделю назад, месяц, год?

Головокружение — как ямы на раздолбанном проселке; сознание проваливается, бьется о дно и выпрыгивает обратно.

Хочу жить. Просто — жить, пусть уродом, который сам себя презирает, пусть тварью без совести и души… Вдруг обнаруживаю, что ползу. Остатки воли толкают: вперед, вперед! Вот и стеллаж. Снимаю с нижней полки трехлитровую стеклянную банку, разбиваю ее об пол. Кусочки мяса плавают в луже растекшегося жира. Выбираю один, который поменьше, стараясь не порезаться об осколки, — и затем, затем…

Кладу пищу в рот.

Дальше организм все делает сам.

Узнать, каковы люди на вкус — что естественнее? Я жую и глотаю, давясь от нетерпения. Достаточно попробовать — и этот вкус всегда будет с тобой, уверял меня один опытный гурман… Эй, учитель, я сдал твой выпускной экзамен! Выпусти меня, открой запоры! Где ты, учитель, куда пропал, сволочь…

Мясо как мясо. Похоже на кролика.