Минос - Маркос М. Виллаторо Страница 43

Но посмотри: вот, окаймив откос,

Течет поток кровавый, сожигая

Тех, кто насилье ближнему нанес.

«Ад», Песнь двенадцатая

Ему интересно, не переборщил ли он по части планирования своих действий, потому что его никто не понял. Либо никто не понял, думает Бобби, либо они просто-напросто решили не демонстрировать свои намерения. Во всяком случае, в газетах нет ни слова о Канзас-Сити, как нет ничего интересного на обновленном общественном сайте ФБР о человеке, которого они почему-то назвали жизнерадостным прозвищем Висперер.

И абсолютно ничего по поводу его загадочных слов на рисунках. Ведь он потратил на их составление очень много времени, и в результате складывается ощущение, что все это напрасно, что ничего этого не было и в помине.

А он есть, он существует. Достаточно взглянуть на эти руки. Поверни их немного, и сразу видно, что на них нет ни ран, ни трещин. Мягкий свет полной луны отчетливо пробивается сквозь пальцы, образуя замысловатые тени. Это его рука, а он сам ее неотъемлемая часть, часть самого себя. Здесь нет разрывов, нет никаких отделений, он представляет собой единое целое. И в каждом новом городе он становится все более целостным и все больше похожим на самого себя. Первый раз он полностью ощутил это, когда встретился с супружеской парой Мастерсон. И хотя был самый настоящий бардак, он вышел из него собранным в единое целое и, может быть, впервые за долгое время почувствовал, что пальцы его рук полностью принадлежат ему, и кожа тоже стала его собственной. Это ощущение до сих пор доставляет ему приятное волнение. С каждым разом он лучше понимает это ощущение, хотя и не может претендовать на абсолютное овладение этой тайной. Да и любой его план так или иначе становится тайной.

А суть этой тайны кроется в страхе перед распадом, расчленением. В те страшные дни в Бристоле он ждал ответа на свои вопросы, ждал, что кто-то нанесет ему неожиданный удар. Он с нетерпением ожидал, что прозвучит звонок или придет письмо из университета в Чепел-Хилл с приглашением работать в их медицинской школе. И тогда весь его опыт, накопленный во время работы в службе «Скорой помощи», окажется востребованным и окупится сторицей. Во всяком случае, он продолжал верить в то, что это рано или поздно произойдет. А сейчас приходится набраться терпения, ждать и надеяться на положительный отклик.

Ожидание. Сейчас он уже хорошо понимал, что он ждал не положительного ответа от факультета университета, а чего-то другого. На самом деле он ждал благоприятного случая с семейством Мастерсон.

Как только по городу разнеслась новость о сексуальных домогательствах по отношению к детям в частном детском садике, и в особенности информация о том, что миссис Мастерсон позволяла мужу завлекать детей в свой компьютерный кабинет на верхнем этаже дома, Бобби рухнул на мокрый пол своей ванной комнаты. А потом, когда он очнулся и прочел «Чистилище» в переводе Мервина, его голова стала постепенно проясняться. Тем более что об этом деле ему постоянно напоминали передачи местной радиостанции. Он до сих пор не мог сказать, сколько времени он пролежал на мокром линолеуме ванной комнаты, чувствуя запах собственных испражнений. Его тело била дрожь. Странно, что самое обыкновенное сообщение по радио произвело на него такое сильное впечатление. Он долго думал над этим, но никак не мог понять, что с ним случилось. Возможно, это стало результатом слишком долгого и напряженного ожидания хоть какого-то ответа от администрации университета. А может быть, все дело в том, что эта мерзкая супружеская пара специально учредила частный детский сад для соблазнения и развращения детей? И почему это произошло именно тогда, когда он сидел на унитазе? Он прочитал несколько книг Фрейда на эту тему, но ничего не нашел там, кроме, пожалуй, того, что освобождение кишечника является ежедневной ритуальной травмой, от которой никогда не может освободиться ни один человек. Но раньше он мог хотя бы контролировать этот процесс.

Нужно во что бы то ни стало увидеть этих Мастерсонов.

Это была охота, хотя и очень беспорядочная. Он часто упрекал себя за такую грязь, но вместе с тем понимал, что уже принял решение и не может отказаться от него. Он давно уже знал, что даже хаос можно преобразовать в определенный порядок. Вот почему, вонзив разбитую бутылку в Стива и Эйлин, он долго сидел на кровати и смотрел на их неподвижные тела. Они были привязаны к ножкам кровати, а их рты залеплены клейкой лентой. Его рука с пистолетом опустилась вниз. Он никогда не стрелял из него, а использовал лишь для того, чтобы заставить их быть покорными, заставить Эйлин привязать к кровати Стива. А потом стал думать даже более ясно, чем мог предположить. Эйлин привязала к кровати своего мужа — крепкого мужчину, который значительно превосходил его физически. К тому же он предусмотрительно прихватил с собой липкую ленту, хотя и забыл взять с собой стеклянную бутылку. После того как они перестали дышать, он уселся на их кровать с окровавленной бутылкой в руке и глухо проворчал: «Вот черт, какой беспорядок…» Что это было? Страх разоблачения? Нет, что-то совершенно другое. Беспорядок. Хаос. Отсутствие упорядоченности. Во всем этом деле была какая-то своя эстетика, или по крайней мере должна была быть. Нечто такое, на что раньше он никогда не обращал внимания.

Вот почему, вернувшись в свою квартиру, приняв душ и швырнув в стиральную машину запачканную рубашку и грязные брюки (он никак не мог понять, каким образом кровь попала на его нижнее белье и почему смешалась с его спермой, чего он никак не ожидал), он сел за письменный стол, придвинул к себе старую пишущую машинку «ТВ-Корона», которая когда-то принадлежала секретарше его отца, и отпечатал свой первый стих. Поначалу у него ничего не получалось, все съезжало влево и казалось слишком формальным. Однако через некоторое время он начал убеждаться в том, что отнюдь не лишен не только определенных творческих дарований, но и сопутствующей им свободы. Он отпечатал целую страницу, пока не выработал свой стиль.

Эта писанина отняла у него более двух часов. Где-то около четырех утра он очнулся от чарующего творческого процесса и посмотрел на стопку книг, окружавших его почти антикварную, но хорошо смазанную и прекрасно работающую пишущую машинку. А также на старую книгу с классическими (но вместе с тем такими реалистичными) гравюрами Доре. Эту замечательную книгу подарила ему тетя много лет назад.

Его тетя. И его мать. А еще его сестра и отец, но сейчас нет никакого смысла углубляться в такие давние воспоминания. А если и есть хоть какой-то смысл, то только для того, чтобы еще раз вспомнить, что именно привело его сюда, в этот крошечный домик, покрытый толстым слоем снега. Здесь он чувствует себя абсолютно свободным, может открыть банку консервированного колбасного фарша, порезать его на кубики и поджарить на сковородке вместе с луком и тонко нарезанными кусочками ананаса. Он может сидеть в это время и смотреть в окно на заснеженные вершины гор, которые так отличаются от тех гор, которые он видел в раннем детстве. Эти горы грозно нависали над большой долиной, готовые в любую минуту обрушить на нее всю свою мощь. А над всем этим высоко в небе висит яркая полная луна, отблески которой отбрасывают на фоне вершин причудливые тени. И эти тени настолько огромные и массивные, что могут покрыть собой многие города.