Пир плоти - Кит МакКарти Страница 41

Но если Уортон и нашла это слово смешным, смеха у нее оно не вызвало. В первый момент она застыла в шоке. Затем глаза ее сузились, лицо побледнело, губы сжались в узкую полоску с острыми концами.

— Ты ублюдок! — прошипела она.

Но это слово, пусть даже смешное, сделало свое дело. Произнеся его, Джонсон отчетливо понял, что не хочет останавливаться и тем более отступать. Вложив в последующую тираду всю свою ненависть к Уортон, он произнес:

— Не забывай, я все знаю о деле Итон-Лэмбертов. Я знаю, что тогда произошло.

Какую-то секунду у Уортон был удивленный вид, затем она испугалась, но испуг в ее глазах быстро сменился насмешкой.

— Вот как? И что же ты знаешь, сержант?

— Я знаю, что ты подкинула вещественное доказательство и силой выбила у обвиняемого признание.

Она улыбнулась, и Джонсон прекрасно понимал, что улыбка эта не притворная. Взгляд Уортон был отнюдь не смущенным, как у человека, который боится разоблачения. Всем своим видом она сейчас напоминала тигровую акулу, немигающим взглядом следящую за жертвой.

— Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, — бросила она и, не дав ему возразить, продолжила: — Но если у тебя есть доказательства, что в деле Итон-Лэмбертов что-то сделано неправильно, то об этом, очевидно, следует доложить кому-нибудь из начальства.

Она прекрасно понимала, что никаких явных доказательств у Джонсона нет, и это разозлило его еще больше.

И даже чересчур, как выяснилось. Поскольку аргументов у него больше не оставалось, он сказал первое, что пришло ему в голову:

— Вряд ли я найду того, с кем ты еще не переспала.

Она вздрогнула, как будто Джонсон ударил ее. Затем прищурилась. Он ждал.

И все же пощечина оказалась столь внезапной, что он не успел среагировать. Уортон молниеносно и в то же время изящно, словно балерина, развернулась всем корпусом, выбросила руку вперед и быстро покинула освещенный круг. В темноте хлопнула входная дверь.

Боли Джонсон практически не чувствовал, но еще долго стоял, словно приклеенный к полу, потирая щеку.

* * *

Возвращение Гамильтона-Бейли домой в этот вечер не было ознаменовано ничем необычным, по крайней мере поначалу. Они с Иреной уже давно перестали быть мужем и женой, однако оба признавали, что вести хозяйство выгоднее на пару, как и прежде. Свою «семейную» жизнь они строили по принципу взаимодополнения: у каждого из супругов были собственные места обитания и собственные часы пребывания в квартире, поэтому Александр с Иреной редко пересекались и во времени, и в пространстве. С приближением вечера Ирена обычно готовила ужин, а затем удалялась в свою комнату или гостиную. Таким образом, когда Гамильтон-Бейли приходил с работы, в его единоличном распоряжении оказывалась просторная кухня, из которой он неизменно следовал в кабинет, а уже оттуда в свою спальню. Утренние часы и выходные дни были организованы примерно по тому же принципу, и самым удивительным являлось то, что супруги строго соблюдали очередность во всем, даже не сверяясь с часами.

Приемы гостей — удручающе частые, по мнению Александра, — устраивались с помощью специальных фирм, занимавшихся организацией праздничных столов; при этом супруги на время возводили хрупкий, но внешне безупречный фасад крепкого семейного здания, и хотя он никого не обманывал, главное было — соблюсти декорум.

Гамильтона-Бейли несколько удивило, что на этот раз жена не поспешила устроить в доме очередное сборище. Он на скорую руку соорудил нечто вроде острого мексиканского мясного рагу с фасолью из продуктов, купленных по дороге в ближайшем магазинчике (Александр терпеть не мог супермаркетов, где, как ему казалось, все глазеют на него, пока он с корзинкой ходит между полками), и, поев, удалился в кабинет, где первым делом включил радиоприемник. Симфония Малера наполнила собой помещение, освещенное настольной лампой. Опустившись в кресло, Александр налил себе солидную порцию коньяку. Как правило, после ужина он сразу садился за монографию Грея, но прошло уже несколько дней, как он изменил этой привычке. Сидя в кресле с бокалом в руке, он невидящим взглядом смотрел в пространство перед собой. Ему многое надо было обдумать, очень многое.

Минут через двадцать раздался стук в дверь.

— Входи, Ирена.

Возраст этой женщины приближался к пятидесяти годам, но Ирена Гамильтон-Бейли сохранила моложавый вид и красоту, так что, в отличие от большинства других супружеских пар, ее муж выглядел значительно более дряхлым и куда менее привлекательным, чем она. Ирена обладала высокой стройной фигурой и большими темно-синими глазами, обрамленными длинными пушистыми ресницами, и немало мужчин теряли голову из-за этой комбинации женственности, изящества и богатства.

С чего все это началось? Когда брачные узы Гамильтонов-Бейли ослабли и получилось так, что Александр остался связан ими по рукам и ногам, в то время как Ирена, пользуясь его любовью и преданностью, презрела ограничения, налагаемые положением замужней женщины? Он столько раз задавал себе этот вопрос и столько раз не находил на него ответа, что давно перестал про это думать. Что случилось, то случилось, и он сам во всем виноват.

Ирена уже приняла ванну и переоделась ко сну. Она вошла, благоухая ароматами дорогой парфюмерии и сверкая чистотой, — само воплощение женственности, уже давно ему недоступной и оттого вдвойне соблазнительной.

Ирена грациозно опустилась в кресло напротив.

— Что происходит, Александр? — Супруга профессора анатомии всегда отличалась прямотой.

Он ничего не ответил.

— Я имею в виду твой телефонный звонок.

Гамильтон-Бейли по-прежнему молчал.

— По радио сообщили, что у вас в школе было совершено убийство. Какой-то студентки.

Телевизор Ирена не смотрела никогда, она жила в совершенно ином мире.

Александр не хотел встречаться с женой глазами — он боялся, что увидит в них слишком хорошо знакомое выражение и ему в очередной раз придется уступить, повинуясь этому взгляду.

— И ты при этом хочешь, чтобы я врала, будто провела с тобой всю ночь и…

Но даже Ирена не нашла в себе сил озвучить факт своей супружеской неверности. Вместо этого она спросила:

— Почему? Я не понимаю, Александр.

Бейли вдруг поймал себя на мысли, что они с женой за все годы совместной жизни так и не перешли на уменьшительные имена: она оставалась Иреной, он — Александром. Для их неудачного брака это было весьма символично.

— Это ты убил ее, Александр? — В голосе Ирены звучал страх, но Александр слишком хорошо понимал, что боится она за себя, а не за него. И от этого ему было еще больнее.

— Разумеется, нет! Ты знаешь, что с ней сделали? Это просто ужасно… — Гамильтон-Бейли осекся — он не мог описать ей этот кошмар в красках. Несмотря ни на что, Ирена оставалась его женой.