Высшая справедливость - Микаэль Юрт Страница 31

Обо мне пишут в газетах. В Сети.

Очевидно, Ребекка Альм скончалась. Непредвиденно.

Ты знаешь, это получилось случайно.

Полиция просит помощи. Им нужны сведения. Свидетели.

Очевидно, никто ничего не сказал.

Их держат вина и стыд.

Поэтому полиции требуется помощь общественности.

Глупо было бы чувствовать себя уверенно и думать, что все прошло безукоризненно.

Вопрос в том, нужно ли спешить, чтобы успеть больше до того, как меня возьмут, или лучше временно залечь на дно?

Мне нужно продолжать. Скажи кто-то из них всего только слово – твое имя – и меня найдут. Остановят.

Но сейчас слишком рано.

Ты знаешь это, Линда.

Сегодня ночью ты снова мне приснилась.

Как и всегда накануне твоего дня рождения.

Ты лежала на заднем сиденье. Все вокруг в крови.

Это была не их вина, сказала мне ты.

Но это лишь во сне.

Наяву виновны были именно они.

* * *

Песня, которая играла по радио, когда он парковал машину, привязалась к нему.

Он не знал, как она называется, но прошлым летом она звучала отовсюду. Какой-то испанский мотив, в записи принимал участие Джастин Бибер. Ему это было известно, потому что Джастин Бибер нравился Вильме. Еще два-три года назад Бибер буквально был ее кумиром, но самая тяжелая стадия одержимости немного утихла, и теперь Торкель думал, что слово «нравится» вполне характеризует отношение Вильмы к этому исполнителю.

Насвистывая себе под нос, он вышел из лифта, подошел к кофе-машине, поставил кружку и выбрал кофе с молоком. Вчерашний вечер удался. У них с Лисе-Лотте был поздний ужин, они немного обсудили прошедший день, вполглаза смотря новости, а потом пошли в постель.

Кто-то ждет его дома.

С кем можно поговорить.

Рядом с кем можно засыпать.

Все, о чем он мечтал.

Он забрал кружку с кофе и вошел в офис. Анне-Ли была уже на своем месте, за прозрачными перегородками. Он приветственно поднял руку, подошел к своему столу и стащил с себя пальто.

– Ты уже здесь, – констатировал он, когда Анне-Ли вышла и направилась к нему. Он думал, что окажется на месте первым. Торкель выехал из дома на сорок пять минут раньше, чем на самом деле требовалось, чтобы добраться сюда – на случай, если пробки окажутся совсем безнадежными, – но все прошло гладко.

– Я должна была убедиться, что с дополнительным персоналом и стажерами все в порядке.

– Много было звонков?

– Практически не было. Несколько, но не много.

Торкель удивленно и разочарованно кивнул. В первый раз, когда Госкомиссия созвала пресс-конференцию и попросила помощи у общественности, были получены сотни сообщений. Но с этим все ясно, в прессе то, прошлое дело освещалось гораздо шире, ведь речь шла об убитых знаменитостях, пусть даже и третьесортных.

– Что-нибудь стоящее? – спросил Торкель, сделав глоток кофе и усевшись на свое место.

– Вообще ничего.

Анне-Ли подтащила к себе офисное кресло от ближайшего рабочего стола и села.

– Как давно ты работаешь в Госкомиссии?

– Давно, больше двадцати лет.

– Значит, тебе нравится.

– Да, в основном.

– Сколько тебе лет?

Торкель ошарашенно посмотрел на нее. Такого вопроса он не ожидал.

– Пятьдесят восемь. А почему ты спрашиваешь?

– Ты планируешь работать до шестидесяти трех?

– Не знаю. Возможно. А что?

Анне-Ли замялась. Эта мысль уже некоторое время сидела у нее в голове. Вчера, когда она вернулась домой, она наконец смогла ее сформулировать для самой себя. Скоро уже двадцать лет, как она служит в полиции. Стала комиссаром, ей предлагали должность регионального шефа полиции, но она отказалась. Слишком много административной работы. Она успела поработать практически во всех частях страны, часто переезжая с места на место, потому что быстро уставала. Не от работы как таковой, а от мест и людей. Когда появлялось что-то похожее на рутину, она была вынуждена сниматься с места. А вот колесить по стране, расследуя новые дела, встречаться с новыми людьми, расследовать исключительно сложные случаи… ей бы это подошло.

Она хотела бы этого.

– Я просто подумала… Я довольно близко общаюсь с Розмари Фредрикссон из НОО, и мы иногда это обсуждаем, – она слегка пожала плечами, что должно, вероятно, было сигнализировать о том, что разговор не слишком серьезен.

– Вы обсуждаете мой гипотетический уход на пенсию? – Торкель опустил чашку и немного подался вперед. Розмари Фредрикссон не просто работала в Национальном Оперативном Отделе, она являлась также непосредственным начальником Торкеля. Он мог бы описать их взаимоотношения как профессионально напряженные.

– Нет, нет! – обезоруживающе рассмеялась Анне-Ли. – О том, что это, должно быть, очень интересная работа.

– Ты хотела бы ее получить?

Открыто сообщить, что она хотела бы занять место Торкеля было бы, очевидно, чересчур нагло и не принесло бы пользы их и так слегка напряженному сотрудничеству, но Анне-Ли не собиралась ни лгать, ни извиняться за свои амбиции.

– Это твоя работа, – по-дипломатичному кратко ответила она.

– Это верно. Моя.

Торкель не сводил с нее взгляда, который, как он надеялся, должен был сказать Анне-Ли, что он намерен сохранить свое место. Губы Анне-Ли расплылись в улыбке. В тот же миг в офисе появился Карлос в компании Ваньи и Урсулы.

– Черт, как же холодно, – пробубнил Карлос, потирая руки в перчатках одну о другую. Торкель не ответил – по дороге сюда он обратил внимание на индикатор на приборной доске – в Уппсале было четыре градуса тепла. Возможно, слишком прохладно для этого времени года, но вполне можно одеться таким образом, чтобы не мерзнуть, и не выглядеть так, будто вернулся из полярной экспедиции.