Наказать и дать умереть - Матс Ульссон Страница 27

– Хорошо, ягодицы, – поправилась она. – Так лучше? – (Я пожал плечами.) – Я получила факс из Гётеборга с фотографиями Пальмгрен. Ее ягодицы, – она выделила голосом это слово, – выглядели не лучше. Так что, похоже, действовал один и тот же человек.

– Но ты ведь не думаешь, что это Грёнберг? – спросил я.

– Нет, хотя он жив, как и Санделль, он тоже жертва. Помимо всего прочего, он не помнит, где потерял брюки. Кто-то втащил его в номер Пальмгрен и раздел.

Эва надела очки и еще раз прошлась по тому, что было известно полиции об этих случаях. Совершенно незаметно исчез ее грубый сконский диалект, и она заговорила как тогда, на телевидении, – увлеченно и логически связно, немного официально, но, во всяком случае, понятно.

Ни в Мальмё, ни в Гётеборге не удалось обнаружить ни единой зацепки. Йеспер Грёнберг смутно помнил одно: как отказался идти со всеми на Пуш, вместо этого остался в баре, где выпил слишком много.

– Гётеборгский зануда считает, что Грёнберга накачали таблетками, – пояснила Эва. – Он собирается искать следы снотворного в крови. Но следует учесть и мочегонный эффект спиртного.

Если не считать исполосованных ягодиц, на теле Юстины Каспршик не обнаружено никаких следов насилия. Ее задушили, но, похоже, руками. На шее не осталось даже синяков.

– Такое впечатление, что полька пошла на это добровольно. – Эва Монссон посмотрела на меня поверх очков. – Мало ли на свете больных…

– Болезнь болезнью, а порка нынче едва ли не популярнее миссионерской позы, – заметил я. – Да и само S & M – что-то вроде национального движения или хард-рока.

– А ты откуда знаешь? – Она сняла очки и поправила упавшую на лоб челку.

– Читаю газеты.

Эва снова водрузила на нос очки и продолжила: в квартире у Пальмгрен также не удалось обнаружить никаких следов. Кроме того, пропал ее ноутбук.

– Она занималась бизнесом, значит ноутбук должен быть.

– А что, если она взяла его в Гётеборг? – предположил я.

– Возможно, – согласилась Эва. – Мы прослушали ее автоответчик. Там оказалось только одно сообщение от дочери, которая учится в Копенгагене. Не знаю, о чем говорить с ней, пусть ею занимаются в Гётеборге. Более того, у нее, как и у мамы, пропал мобильный.

Я едва не спросил, не заметили ли полицейские пожарный шлем в квартире Пальмгрен, но воздержался. Скорее всего, его она тоже взяла в Гётеборг.

– И здесь наблюдается одно маленькое отличие, – добавила Эва.

– Какое? – насторожился я.

– Непохоже, что Пальмгрен пошла на это добровольно, несмотря на все, что ты говорил о национальных движениях.

– Объясни.

– У нее содрана кожа на запястьях, то есть надевали наручники. И она была задушена ремнем, предположительно от брюк, точно не известно. Согласно выводам криминалистов, польку просто отшлепали ладонью, в то время как в случае с Пальмгрен преступник использовал подручное средство, что-то плоское и рубящее.

Она вытащила из папки еще один лист и положила передо мной.

Мне показалось, что я узнал ягодицы Ульрики Пальмгрен. Их сняли с трех ракурсов: сверху, справа и слева. При мне они были белыми, на фотографиях – красными и опухшими. Думаю, Эва ошибается насчет подручного средства. Ульрику били чем-то вроде массажной щетки, я не раз видел такое в порнографических фильмах.

– Но почему они сразу этого не сказали? – удивился я.

– Эксперты решили подождать, – ответила Эва. – Они полагают, что мы имеем дело с психом, серийным убийцей, который страшно разочаруется, если не попадет на первые газетные полосы. Настолько разочаруется, что так или иначе обнаружит себя. Даст о себе знать. Они вообще очень много воображают и слишком любят телесериалы. Это в американских фильмах вроде «Места преступления» или «Мыслить как преступник» действуют сверхпрофессиональные следователи и не менее техничные бандиты. На деле же чаще всего речь идет о случайности, импровизации как в части совершения, так и раскрытия преступлений. Поэтому мы молчим. Это как с тем придурком, который расстреливал эмигрантов в городе. Кое-какие факты о нем решили не разглашать.

– Что именно?

Эва Монссон улыбнулась и покачала головой.

– Да, и еще одно, – начала она, дав понять, что предыдущая тема закрыта. – Трусы Ульрики Пальмгрен были надеты задом наперед. Значит, тот, кто это сделал, либо ничего не понимает в женском белье, либо очень торопился. Последнее странно, если учесть, что во всем остальном он был очень аккуратен.

– Может, просто не привык?

– К чему? – не поняла Эва.

– Мм… К женщинам и их нижнему белью.

Эва поднесла к глазам новый лист из папки:

– На польке были самые обыкновенные трусы, но на Пальмгрен – чулки, пояс с крючочками, петельками и все такое.

– И он не пытался ее изнасиловать?

– Нет, – покачала головой Эва. – Ничто не указывало на половой акт, добровольный или принудительный. Он, похоже, даже не онанировал, потому что в этом случае криминалисты наверняка обнаружили бы следы спермы.

– Он хотел ее наказать, – предположил я.

– Он наказывает и женщин, и мужчин. Первым устраивает порку и убивает, вторых публично выставляет в невыгодном свете. Не надо быть профессионалом, чтобы понять это. Вопрос: за что?

Эва снова сняла очки и положила в футляр.

Я мог бы добавить, что профессионалы не ошиблись еще в одном важном пункте: наш герой действительно дает о себе знать. И его последний мейл, каким бы коротким он ни был, дышал разочарованием. Еще бы, ведь никто из журналистов не отметил одной детали, очень, по-видимому, для него важной, которой он страшно гордится. Он хочет, горит желанием выйти из тени.

– Я могу об этом написать? – робко поинтересовался я.

– Можешь, только, пожалуйста, воздержись от цитирования. Не раскрывай источников информации. Я имею в виду себя и своих коллег из Мальмё и Гётеборга.

Я помог Эве надеть куртку и проводил к лифту.

– Когда это будет в печати? – уточнила она.

– Не знаю, нужно позвонить, – ответил я.

– Он забрал документы и мобильник Пальмгрен, – продолжала Эва. – Но сумки с одеждой остались в номере. Нам удалось обнаружить на них только отпечатки самой Пальмгрен и Грёнберга. Очевидно, он рылся в ее вещах в надежде найти чем прикрыть наготу.

С этими словами инспектор Монссон махнула мне рукой и вошла в лифт.

Через час я расплатился за номер и выехал в Стокгольм.

Ночь была лунной. Найти место для парковки в шведской столице, как всегда, оказалось непросто.