Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий Страница 26

Он кивнул.

— Мы арестовали тех двоих милиционеров.

— И контролеров?

Полковник усмехнулся:

— Контролеров не успели. Они оба попали под поезд вечером в воскресенье. Предположительно были мертвы еще до того, как их положили на рельсы. Собственно, их смерть и доказывает вашу непричастность: уж контролеров-то губить не было вовсе никакого смысла. Они не причинили вам лично никаких неприятностей — напротив, отпустили.

— Погодите, — остановила его я. — Вы сказали, что их положили на рельсы. Значит, это не было несчастным случаем?

— Железнодорожная полиция составила акт о несчастном случае в результате сильного алкогольного опьянения. Но это было убийство. Как и в случае с Беровиным.

— Диму убили? Но за что?

Константин Викентьевич помолчал, прежде чем ответить.

— Давайте начнем с начала, Саша. Отношения между Комитетом и МВД сейчас очень напряженные. В милиции большая коррупция, связи с преступными структурами, взяточничество, приписки, обман, закрытие реальных дел и фабрикация несуществующих… — Он значительно ткнул пальцем вверх. — Юрий Владимирович поручил Комитету расчистить эти авгиевы конюшни. О бывшем министре Щелокове вы уже, конечно, слышали. В общем, имеет место напряженность… или, точнее сказать, ненависть.

— Да, но как связан Щелоков с Димушкой…

Полковник скривился:

— Ах, Саша, ну как вы не понимаете. Сейчас перетряхивают всю милицию. Сверху донизу. Там ведь преступными доходами кормилась вся цепочка — кто больше, кто меньше. Вот вся цепочка и задета. А теперь представьте себе эту картину в вагоне. Два милиционера — пьяных и злых. Перед ними — офицер Комитета, который лыка не вяжет. На скамье — целая куча деликатесов, которых эти менты годами в глаза не видят, не то что пробуют. Какая тут будет реакция с их стороны?

— Злобная. Но отсюда до убийства…

Он покачал головой:

— Так они и не думали его убивать. Хотели только унизить, ну и, конечно, отобрать продукты. Он ведь был настолько пьян, что назавтра мог ничего не помнить или помнить, но очень смутно. В общем, приволокли Свиблова в участок. А в участке тоже все поголовно пьяны: суббота, сами понимаете. Сережа продолжал выпендриваться, угрожать. Его ударили — раз, другой… ну, и пошло. Так и забили до смерти. Пьяная свинья удержу не знает.

— Ужас…

— Ужас. Свиблов был хороший парень. С неба звезд не хватал, но порядочный, честный. В наше время это уже немало.

— Вы сказали, что его нашли в Белоострове.

— Верно, — кивнул полковник. — Когда в участке поняли, что убили офицера из Комитета, стали заметать следы. Погрузили труп на машину, отвезли в Белоостров, чтобы создать впечатление, будто он убит там. А затем стали убирать свидетелей. Сначала убили контролеров, потом вашего Диму. Он ведь не упал под поезд — столкнули.

— А как они его так быстро… — начала было я и сама же себе ответила: — Паспорт! Он тогда предъявил им свой паспорт. Тот кадыкастый мент даже отпустил шуточку по поводу фамилии: Беровин, почти Боровин…

— Вот-вот… — вздохнул Константин Викентьевич. — Это его и сгубило — паспорт и редкая фамилия. К счастью, вас им быстро найти не удалось, а то бы мы тут с вами не разговаривали.

— Ну вообще-то найти меня не так уж и трудно, — возразила я. — Они ведь знают, что мы с Димой коллеги по работе. Были коллегами…

Полковник пожал плечами:

— Вы правы, Саша, но сейчас вам вряд ли что-то угрожает. Свидетеля имеет смысл убирать, пока он не рассказал то, что видел. А вы уже все рассказали. Кроме того, оба милиционера дали признательные показания. Так что теперь уже поздно искать спутницу Беровина. Поздно и ни к чему…

— Какая страшная история.

Мы помолчали. В коридоре громко зевнула Бимуля, повернулась с боку на бок и снова затихла. Из гостиной слышался голос телевизионного диктора — программа «Время».

— Мне пора, — сказал полковник. — Передайте мой прощальный привет вашей маме. Не хочу ее беспокоить.

— Спасибо, Константин Викентьевич.

— За что, Саша? За страшную историю на ночь?

— За то, что сняли камень с души. А то я совсем загрустила…

Он немного помедлил.

— Дайте-ка вашу записную книжку… Вот мой рабочий телефон. Если что, звоните. Новоявленский Константин Викентьевич.

Уже закрыв за полковником дверь, я подумала, что, в сущности, почти ничего не изменилось. Я по-прежнему не могла быть уверенной в том, что не представляю смертельной опасности для окружающих — всех, включая самых близких мне людей. И все же, все же… По крайней мере, этот Новоявленский Константин Викентьевич не обвинял меня в гибели Свиблова и Димушки, и это уже казалось немалым шагом вперед по сравнению с положением, которое существовало во вторник.

С другой стороны, были и неприятные НОВОСТИ: теперь я превратилась в потенциальный объект милицейской охоты. Да, моя роль как свидетельницы действительно оказалась отыграна — но только на стадии следствия. Поди знай — не захотят ли в будущем менты позаботиться о моем неучастии в предполагаемом суде. Если, конечно, суд будет назначен: подобные дела у нас редко вытаскивались на свет. И тем не менее война между МВД и Комитетом, о которой говорил полковник, вполне могла перерасти и в стадию громких открытых процессов. В этом случае угроза превращалась в более чем реальную.

Но будущее не слишком волновало меня: текущие проблемы выглядели сейчас куда важнее. После разговора с Константином Викентьевичем моя депрессия странным образом переросла совсем в иное состояние. Наверно, правильней всего было бы определить его как ярость. Да-да, ярость. Что-то похожее я переживала в стройотряде в Минеральных Водах при взгляде на комиссара Миронова. Если раньше, думая о маньяке из Сосновки, я испытывала в основном страх и отвращение, то теперь к этим чувствам присоединились гнев и ненависть. Ведь все последние несчастья произошли именно из-за этого чудовища. Не будь его, Свиблов не запил бы горькую и тогда, безусловно, остался бы жив. Не было бы субботней сцены в вагоне электрички, не было бы скандала с железнодорожными ментами, а значит, не погиб бы и ни в чем не повинный Димушка Беровин. И главное, не было бы того отчаянного всепоглощающего чувства вины, которое мучило меня в результате этих бессмысленных и страшных смертей.

— Знаешь, что, Бимуля? — сказала я собаке, когда мы сидели с ней рядышком на нашей любимой скамейке. — Если приходится выбирать между тупым лежанием лицом к стене и ненавистью к этому подонку, то я выбираю второе. По крайней мере, так я чувствую себя живым человеческим существом, а не дерьмовым посредником смерти. А где лучше всего ненавидеть сосновского маньяка? Конечно, в Сосновке.

Бимуля беспокойно задвигалась и заскулила: как видно, бедняжке вовсе не улыбалось снова тащиться через весь город в наморднике и в двух трамваях.