Перо динозавра - Сиссель-Йо Газан Страница 26

Казалось, никому особенно не было дела до смерти Хелланда. В понедельник вечером Анна поднималась по лестнице к себе в квартиру и корила себя за такое равнодушие. Дома было пусто и холодно, поэтому она сразу включила батареи и закрыла дверь в комнату Лили. Анна ненавидела дни, когда Лили не было дома, без ребенка деревянная кроватка и веселое одеяльце выглядели очень неуютно. В гостиной она рухнула на диван и долго сидела, уставившись перед собой. В два часа ночи она перебралась в спальню, но, хотя она была совершенно измучена, ей не спалось. Она пыталась думать о жене Хелланда, которая потеряла мужа, об их дочери, потерявшей отца. Анна вспомнила, что Хелланд иногда бывал с ней приветлив, но это не помогало: ее сердце оставалось закрытым.

Хелланд не оправдал ее ожиданий, Хелланд косвенно, не выказывая ни заинтересованности, ни энтузиазма, издевался над ее научной работой, Хелланд был плохим научным руководителем во всех отношениях. В течение года она была предоставлена самой себе. Ей было наплевать на то, что он умер, и даже почти наплевать на то, как он умер. Она вертелась и сбивала ногами одеяло. В конце концов она встала и пошла в туалет.

На допрос в Беллахой их отвезли на двух разных машинах. Анна ехала вместе с Элизабет, а Йоханнес — со Свеном. Элизабет была сама не своя. У нее дрожали руки, она безостановочно сморкалась и вертела в руках влажную бумажную салфетку. Когда они проехали значительную часть Фредрикссундсвай, Анна не выдержала и спросила:

— Почему вы так плачете? Вы же терпеть не могли Хелланда.

Элизабет ошеломленно подняла на нее глаза.

— Мы работали вместе двадцать пять лет. Ларс Хелланд был моим близким коллегой, — сказала она.

Анна стала смотреть в окно, зная, что оба полицейских на переднем сиденье замечают все, что происходит позади них. Каждое слово, каждый вздох, каждый намек. Кроме того, она прекрасно понимала, что выглядела сейчас не очень симпатично.

В участке их снова допросил главный зануда датской полиции. Он, похоже, успел в перерыве съесть бутерброд с маринованной свеклой, по крайней мере, когда подошла очередь Анны, у него над верхней губой было пурпурное пятно. Ей задали те же самые вопросы, и она дала на них те же самые ответы. Когда в один момент она раздраженно повторилась, и заметила, что повторяется, Сёрен Мархауг приподнял бровь и сказал:

— Вы же понимаете, что, когда речь идет об очевидно здоровом мужчине, которого вдруг находят в собственном кабинете мертвым с откушенным языком, мы вынуждены тщательно все проверять. Представьте себе на его месте вашего отца или мужа. Тогда, наверное, вы ценили бы то, что мы предпочитаем повторить все несколько раз, правда ведь?

Он говорил мягко, но решительно и задержал на ней взгляд немного дольше необходимого. Анна смотрела в сторону. Она прочитала запись своих показаний и расписалась, после чего ее отпустили.

Около трех часов она на автобусе вернулась в университет, думая о Тюбьерге и о том, что они должны были встретиться в четыре. Интересно, знает ли он уже, что случилось? Анна не представляла, как быстро слухи могут дойти до музея, но двор был полон полицейских машин, так что можно было ожидать, что это произойдет довольно быстро. Вдруг ее осенило: не исключено, что ей самой придется рассказать ему о случившемся. Тюбьерг наверняка сидит где-то в глубине Зала позвоночных и с утра ни с кем не говорил. Анна почувствовала, что по всему ее телу разливается какое-то особенное неприятное чувство. Она повернула голову и, выглянув в окно, увидела, что небо по-прежнему тяжелое и серое. Анна внезапно вздрогнула. А что, если защиту отменят? Она не может больше ждать. Это и так уже походило на кошмар, а если придется ждать еще несколько недель, возможно даже до самого Рождества, у нее начнется депрессия, а Лили точно начнет называть Сесилье мамой. Она сдала в пятницу на кафедре четыре экземпляра диплома, один из них предназначался Хелланду (тот самый, который теперь испачкан кровью и наверняка лежит в запечатанном пакете где-то в полиции), второй — Тюбьергу, третий — незнакомому цензору из Орхусского университета и последний — кафедральной библиотеке, для студентов. Наверняка можно передать этот последний экземпляр тому, кто будет замещать Хелланда. До защиты оставалось две недели, и конечно человек, который более-менее в теме, может успеть достаточно глубоко вникнуть в суть спора, чтобы эту защиту провести. Может быть Йохан Фьельдберг? Он довольно высокопоставленный орнитолог в Зоологическом музее и, насколько она знает, уже сотрудничал с Тюбьергом раньше. В четыре часа она встретится с Тюбьергом и обязательно заставит его пообещать, что защита состоится во что бы то ни стало.

Количество чужих машин перед двенадцатым корпусом заметно уменьшилось, дверь в кабинет Хелланда была опечатана. Свен и Элизабет еще не вернулись, и помещение вдруг показалось очень пустынным. Анна поежилась и прибавила шагу. В трех метрах от своего кабинета она остановилась. Дверь была приоткрыта, и из-за нее раздавались какие-то звуки. Покашливание, потом скрип стула, проезжающего по полу. У Анны громко забилось сердце. Она была уверена, что заперла дверь перед тем, как уйти. Снова послышался кашель, потом два шага, и дверь в коридор отворилась.

— Господи, как ты меня напугал! — почти крикнула Анна. — Как ты успел так быстро вернуться?

Йоханнес в испуге поднял руки к лицу.

— Черт побери, — сказал он, выдыхая. — Я совершенно не слышал, как ты подошла. Я давно все закончил и ждал тебя, но ты все не выходила, тогда я вернулся один, — добавил он.

Анна мимолетно обняла его и села за свой стол. В кабинете ненадолго повисло молчание, после чего Анна сказала:

— Что вообще происходит? Хелланда что, убили?

Йоханнес казался уставшим.

— Я совершенно не представляю, что думать, — сказал он, потирая глаза. — Я не верю, что это происходит на самом деле. И потом, я спал сегодня всего два часа, это тоже не очень помогает сконцентрироваться. А ты как?