Лето злых духов Убумэ - Нацухико Кёгоку Страница 24

– И кто же эта несчастная женщина, о которой люди говорят столь ужасные и жестокие вещи? – поинтересовался мой друг таким страдальческим тоном, словно ему была невыносима сама мысль об испытаниях, с которыми ей пришлось столкнуться.

– Как ты и предположил, это женщина, находящаяся в крайне затруднительном положении, поскольку ей необходимо проконсультироваться у хорошего врача, однако она не может этого сделать. Причина в том, что ее семья владеет собственной клиникой акушерства и гинекологии. Больше того, это их старинное семейное дело, которое они ведут со времен эпохи Эдо.

– О, я практически уверен, что в Эдо не было акушерства и гинекологии – трудно представить, чтобы они занимались этим так долго.

– Нет, все именно так. Согласно их родословной, глава семьи в те времена служил врачом у одного даймё ^[43] на Сикоку. Иными словами, он был придворным лекарем. Когда произошла Реставрация Мэйдзи ^[44], преданный доктор последовал за даймё в Токио и в те смутные времена основал там большую клинику. Поэтому это их семейное дело. В ранние годы эпохи Сёва ^[45] клиника процветала, и они занимались разными направлениями, терапией и хирургией. Однако по какой-то причине, с началом Японо-китайской войны ^[46], их дела начали идти все хуже и хуже, и сейчас они занимаются исключительно акушерством и гинекологией. Судя по всему, в течение ряда лет во главе клиники не было ни одного выдающегося врача, и они не слишком далеко ушли от тех дней, когда доктор смотрел на твои вены и, подобно хироманту, читающему линии на ладони, угадывал, что с тобой не так. Не совсем тот подход, который может быть востребован в наше время. Как ты и говорил, сегодня медицина каждый день продвигается вперед.

Ты можешь подумать, что они могли бы нанять действительно способного и образованного доктора, но все не так просто. Они не могли позволить себе прервать фамильную линию, берущую начало от прославленного придворного врача. Так что в конечном итоге решили принять в свою семью сына – молодого блестящего специалиста, – выдав за него свою дочь, едва он окончил университет.

– Так он и есть тот самый пропавший муж?

– Да, именно. И теперь их дочь стала жертвой некоей необъяснимой мучительной болезни и никак не может разрешиться от бремени. Начинают ползти странные слухи. Но, будучи авторитетной клиникой, которая гордится своей историей, они не могут просто отправить свою дочь в какую-нибудь другую клинику, верно? Потому что это вопрос репутации. Если все выплывет наружу, они потеряют даже тех немногих пациентов, которые у них все еще есть. Их преследовало одно несчастье за другим, за каждым ударом судьбы следовало новое потрясение, так что они отступали все дальше и дальше, пока не оказались загнаны в угол…

Ответа не последовало. Кёгокудо молчал.

«Что ж, похоже, я наговорил слишком много».

В горле у меня пересохло. Однако ранее я выпил мой ячменный чай залпом, и чашка, стоявшая передо мной, была пуста. Я уже решил, немного поколебавшись, что попрошу у Кёгокудо еще одну, когда он наконец заговорил:

– Сэкигути-кун… Эта клиника, случайно, не клиника Куондзи на станции «Дзосигая»? А принятый в семью сын, который исчез, – его имя не Макио?..

Да, именно так оно и было.

– Так ты что, все это знал заранее? До чего же ты дурной человек… А я тут стараюсь изо всех сил и рассказываю тебе эту историю, проявляя чудеса красноречия, как последний дурак!..

Я почувствовал на себе его взгляд. Это был один из его испепеляющих взглядов.

– Ты!.. Так ты хочешь сказать, что действительно так и не понял – ни когда слушал эту историю, ни когда рассказывал ее, – о ком на самом деле шла речь? – требовательно спросил мой друг. Выражение его лица становилось все более суровым. – Если б я был на твоем месте, то полностью перестал бы доверять своему мозгу. Он, очевидно, совершенно не считает нужным вносить вещи и обстоятельства в хранилище памяти.

Я не представлял, о чем он говорит.

– Что… что ты имеешь в виду? Почему ты так сердишься?

– Так ты совсем не помнишь Макио Куондзи, до женитьбы – Макио Фудзино по прозвищу Фудзимаки? У тебя не сохранилось о нем ни единого воспоминания?

– А?..

Где-то на границе моей памяти возник смутный расплывчатый образ, и в то же мгновение он обрел форму: очки в толстой оправе, добродушное лицо, раздражающе замкнутый… Это было лицо нашего сэмпая ^[47], мечтавшего поступить на медицинский факультет.

– Тот самый Фудзимаки-сан? Нет… Но я думал, что он уехал в Германию. Разве он не…

– Так ты думаешь, что он поехал в Германию и просто оставался там в течение всей войны и после войны, живя в мире и спокойствии? Были ли вообще люди нашего поколения, которых бы не призвали? Даже ты, которому полагалась отсрочка как студенту естественнонаучного факультета и будущему ученому, был послан в учебный лагерь из-за бюрократической ошибки.

– Это правда… Но ведь ты не был призван, Кёгокудо, разве нет?

– Мы говорим не обо мне.

Кёгокудо покривил рот и наклонил свою чашку, чтобы допить последние остававшиеся там капли ячменного чая.

– Это правда, что Фудзимаки-си ^[48] отправился в Германию. Хотя неясно, какие у него там были связи и, если уж на то пошло, почему он хотел поехать именно в Германию. Но если я правильно помню, он вернулся год спустя после начала войны. То есть, можно сказать, тотчас после начала войны, поскольку события в любом случае начали разворачиваться лишь ближе к концу предыдущего года. После этого он поступил на медицинский факультет Императорского университета ^[49], где собирался окончить курс. Но когда спустя три года положение на фронтах ухудшилось, его призвали и отправили воевать в качестве рядового солдата. К счастью для него, война закончилась прямо перед тем, как его послали на передовую в Сибирь; он чудом был демобилизован, восстановился в университете, получил наконец ученую степень, о которой всегда мечтал, и врачебную лицензию…