День исповеди - Аллан Фолсом Страница 19

Гарри сам не знал, каким образом это почувствовал. До последней минуты ему вовсе не приходило в голову, что вместо Дэнни в гробу может оказаться кто-то другой. И это после всего: работы полиции, расследования, в которое было вовлечено множество криминалистов, установления принадлежности личных предметов, опознания тела кардиналом Марчиано, заключения о смерти — по чьей недобросовестности стала возможна такая ошибка?

Кардинал Марчиано взял его за руку повыше локтя.

— Вы убиты горем, мистер Аддисон. В подобных обстоятельствах сердце и чувство мешают мыслить ясно.

— Ваше преосвященство, — резко произнес Гарри.

Все уставились на него: Марчиано, отец Бардони, Гаспарри и мужчина в коротком белоснежном халате. Да, он устал. Да, он убит горем. Но никогда в жизни не мыслил ясней, чем сейчас.

— У моего брата была большая родинка под левым соском. Ее так и звали — третья грудь. Я видел ее тысячи раз. В медицине это называется лишним соском. В детстве Дэнни выводил маму из себя, демонстрируя его посторонним. А у лежащего в этом гробу под левым соском никакой родинки нет. Это не мой брат. Это же ясно и очевидно.

* * *

Кардинал Марчиано закрыл дверь комнаты Гаспарри, жестом указал на пару золоченых стульев за столом распорядителя похорон.

— Я постою, — сказал Гарри.

Марчиано кивнул и сел.

— Сколько вам лет, мистер Аддисон?

— Тридцать шесть.

— И сколько времени прошло с тех пор, как вы видели вашего брата, не важно, без рубашки или в рубашке? Отец Дэниел для меня был не просто служащим, он был моим другом. Друзья разговаривают между собой, мистер Аддисон… Вы не виделись много лет, не так ли?

— Ваше преосвященство, этот человек — не мой брат.

— Родинку могли удалить даже у священника. Такие вещи делают очень часто. Люди вашего круга знают об этом лучше меня.

— Но не Дэнни, ваше преосвященство, только не Дэнни. Острее, чем кто-либо еще, он был не уверен в себе. Если у него находилось что-то такое, чего нет у других, это, напротив, вселяло в него уверенность. Он стремился проделывать то, что не делают другие. Маму он сводил с ума тем, что задирал рубашку и показывал свою родинку окружающим. Ему нравилось думать, что он отмечен неким тайным знаком, говорящим о благородном происхождении, и что на самом деле он принадлежит к какому-нибудь королевскому роду. И хотя он очень изменился с тех пор, родинку не удалил бы ни за что. Она была эмблемой благородства, подтверждающей его избранность.

— Люди меняются, мистер Аддисон. — Кардинал Марчиано говорил спокойно и мягко. — И отец Дэниел сильно изменился за те годы, что я знал его.

Гарри долго смотрел, не произнося ни слова. Потом заговорил тише, но не менее твердо:

— Не могло ли так случиться, что в морге перепутали? И тело Дэнни запечатали в другом гробу, не подозревая об этом? Такое нельзя исключать.

— Мистер Аддисон, останки, которые вы осмотрели, идентифицировал я. — Кардинал отвечал теперь твердо, даже сурово. — По праву, предоставленному мне итальянскими властями… — Уже ни малейшего сочувствия; тон Марчиано внезапно сделался колючим и официальным. — Мистер Аддисон, в этом автобусе находились двадцать четыре человека. Восемь выжили. Пятнадцать умерших были опознаны их родственниками. Следовательно, остается один… — На мгновение Марчиано превратился в прежнего, вернулась его мягкая, сочувствующая интонация. — Я тоже надеюсь, что могла иметь место ошибка. Что это был кто-то еще. Что, может быть, отец Дэниел был далеко оттуда и не ведал, что произошло. Но это противоречит доказательствам и фактам. — В голос вернулись металлические нотки. — Ваш брат многократно посещал Ассизи, многие знали его в лицо, есть точное свидетельство о том, что он садился в этот автобус. Всю дорогу водитель поддерживал радиосвязь с транспортной компанией. Они совершили одну-единственную остановку, чтобы заплатить дорожную пошлину. И нигде больше. Ни в одном месте, где пассажир мог бы выйти до взрыва. А его вещи, найденные среди обломков?! Его очки, которые я знаю очень хорошо, поскольку он то и дело забывал их у меня на столе, удостоверение личности, найденное в кармане его разодранного пиджака… Мы не можем изменить истину, мистер Аддисон, и, есть ли родинка или нет и хочется вам верить или нет, истина заключается в том, что он мертв… что осталось от его физического воплощения, вы видели.

Марчиано сделал паузу; и Гарри отчетливо видел, что его настроение продолжало меняться, а глаза становились все темнее и темнее.

— Вы встречались с полицией и Яковом Фарелом. Нам всем пришлось пройти через это… Был ли ваш брат участником заговора, в результате которого погиб кардинал Парма? Или, возможно, это было покушение на нашего Святейшего отца? На самом ли деле он произвел эти выстрелы? Мог ли он быть коммунистом и втайне ненавидеть и презирать всех нас? Я не могу дать ответа на все эти вопросы… Но утверждаю, что на протяжении всех лет нашего знакомства я неизменно знал его как доброго, порядочного человека, блестяще справлявшегося со своей работой.

Намек на улыбку, едва зародившись, исчез.

— Ваше преосвященство, — с нажимом произнес Гарри. — Вы помните о послании, оставленном на автоответчике за час до убийства?

— Да, мне рассказывали.

— Он был испуган, боялся чего-то, что могло случиться потом. Вы можете дать какое-то объяснение, чего именно?

Марчиано долго молчал. А потом спокойно и медленно произнес:

— Мистер Аддисон, увозите вашего брата из Италии. Похороните его в вашей земле и любите его всю оставшуюся жизнь. Считайте так же, как и я, что он обвинен ошибочно и в конце концов это будет доказано.

* * *

Из похоронного бюро Гарри подвозил в гостиницу отец Бардони. Он притормозил свой маленький белый «фиат» за туристическим автобусом, затем повернул на Понте Паллатино и пересек Тибр. Залитый солнцем полуденный Рим был шумным и кишел автомобилями. Однако Гарри всего этого не видел и не слышал, его обуревали другие мысли и чувства.

— Забирайте брата и похороните в вашей земле, — повторил Марчиано, когда садился в темно-серый «мерседес»; его сопровождал человек Фарела в черном костюме.

Не объясняя причин, Марчиано не стал беседовать ни с полицией, ни с Яковом Фарелом; на вопросы Гарри он тоже не отвечал, чуть ли не демонстративно. Его милосердие заключалось в том, что он отстранился от окончательного решения и предоставил Гарри возможность принять его самому. Кардинал был убит, и священник, который, по официальному мнению, совершил это преступление, тоже погиб. Как и предполагаемый соучастник убийства. И еще шестнадцать человек из пассажиров ассизского автобуса. И, хотел Гарри верить этому или нет, останки этого человека, найденные в автобусе, были официально и однозначно признаны останками священника, подозреваемого в убийстве, — его брата.