Скрытые пружины - Уолтер Кенни Страница 17

Рванувшись в сторону, я успела лишь крикнуть Элизабет: «Беги!», после чего припустила во весь дух к соседнему холму, густо поросшему вереском, изо всех сил надеясь на то, что гадам трудно ползти по шершавым травам. До сих пор не знаю, правда ли это, или просто нам попалась на редкость ленивая змея, но, взбежав на холм, мы не обнаружили за собой погони, хотя и не могли успокоиться долгое время, продолжая вздрагивать и шарить глазами в густой вересковой поросли под ногами.

Из всех обитателей скалистых вересковых пустошей более всего по душе Элизабет пришлись дартмурские пони, которые свободно разгуливали по болотам и являлись коренными уроженцами здешних неприветливых мест. Их густые кудрявые чёлки и миндалевидные карие глаза навсегда пленили сердце моей добросердечной кузины. Даже овцы, пасущиеся среди колючих кустов горного дрока и создающие пасторальную картинку сельской местности, не смогли так прочно завоевать её сердце.

Своеобразная строгая красота моей родины постепенно прочно проникла в душу кузины Элизабет. Гранитные кряжи и скалы, поросшие чахлыми деревьями и выгоревшей травой, канюки, парящие высоко в небе и хищно высматривающие добычу, запахи торфяных болот – эта местность, на первый взгляд представляющаяся безжизненной и унылой, удивительно преображалась для внимательного исследователя.

Иногда мы с кузиной, обессиленные длительной ходьбой и жаждой, дружно валились навзничь в заросли душистого вереска и замирали там, поражённые огромным куполом низкого неба, готового, казалось, упасть на нас и придавить своей тяжестью. Ощущение, что до облаков можно дотронуться всего лишь поднявшись на носочки, наполняло мою душу суеверным трепетом перед создателем. До сих пор мне кажется, что из-за высокогорного расположения дартмурских холмов небеса здесь находятся чуточку ближе, чем в остальных местах нашей планеты, а значит, и бог смотрит на нас внимательней, не закрывая глаз на земные грехи.

Мне доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие делиться с Элизабет красотами пустошей и холмов, с древних времён овеянных легендами и преданиями. Моя память до сих пор сохранила все те мрачные и сладко-пугающие россказни нянюшки Бейкер, для моей же кузины эти сказания были внове, что способствовало развитию моего таланта рассказчицы.

Внимательные серые глаза Элизабет вспыхивали от предвкушения, как драгоценные агаты, когда я принималась рассказывать очередную историю о священнодействиях друидов, во время которых приносились человеческие жертвы, или о призрачных траурных шествиях к Лидфордскому кладбищу, откуда в дождливые ночи раздаются жалобные стоны похороненных заживо.

Эти рассказы раззадоривали нас, приводя в трепет и заставляя вскакивать на ноги и отправляться туда, где мы могли воочию наблюдать свидетельства древних преданий. Каменные круги неизвестного назначения и поросшие лишайником менгиры, вздымающиеся к небу, будто пальцы великана, заключённого против его воли в земную твердь – эти картины заставляли оживать в нашем воображении древние легенды Девоншира.

Хорошо помню, какое сильное впечатление на Элизабет произвела рассказанная мной история о прекрасных юных девушках, осмелившихся пуститься в пляс во время проведения религиозного обряда и обращённых за этот проступок в каменные столбы, образующие круг.

Доброе сердце моей кузины заставило её взглянуть на древние камни ещё раз, ужасаясь чудовищному наказанию, постигшему несчастных. Содрогнувшись, будто в этот тёплый день её овеял ледяной порыв ветра, она перевела на меня заблестевшие от слёз глаза и произнесла:

– Маргарет, ты только задумайся! Если эта легенда правдива… Быть на сотни лет обращённой в безмолвный камень… Долгие годы наблюдать за вольным полётом небесных птиц, не имея возможности пошевелиться. Медленно обрастать лишайником. Мне так жаль их, так жаль! Это же в тысячу раз страшнее смерти, ведь так?

И она протянула ко мне руки в поисках утешения. Обнявшись, мы долго стояли в середине круга, наблюдая, как тени от камней, которые сейчас мало чем напоминали человеческие фигуры, медленно двигаются к нам, будто подкрадываются. Когда мы уже собирались уходить, Элизабет задержалась возле одного из столбов и, изумлённая, порывисто обернулась ко мне.

– Маргарет, дорогая, взгляни скорей! Этот камень и вправду похож на девушку в пышном платье!

Подойдя ближе, я не сразу обнаружила признаки сходства, которые привели кузину в такое возбуждение. Но когда я встала на то же место, где до этого стояла она, то в причудливой игре света и тени сумела разглядеть линии пышной юбки, обвившейся вокруг ног, и запрокинутые над головой, будто в упоении танца, руки.

– Я буду называть её Гвендолин, – сказала Элизабет, ласковым движением погладив шершавый и тёплый каменный бок. – Мы будем часто-часто навещать её, правда? Чтобы ей не было так одиноко. Ведь у меня есть ты, моя любимая кузина. А у тебя есть я. Мы с тобой как сёстры и всегда, всю нашу жизнь, будем любить друг друга. А у Гвендолин нет никого, кто бы её помнил и любил.

Чуть помолчав, я кивнула и взяла кузину за руку, не умея выразить охватившие меня чувства от этих слов, таких простых и безыскусных. Потом, все долгие восемь лет, которые я прожила в доме тётушки Мод, обретя не только пристанище, но и любящую семью, я вспоминала безмолвную Гвендолин, что продолжает свой извечный танец в круге подруг, охраняя мои воспоминания и моё прошлое.

В тот день после долгой прогулки мы с кузиной едва успели вернуться в поместье к ужину. Если обедом мы частенько пренебрегали, унося из кладовой варёные яйца, ломти хлеба с беконом и куски картофельного пирога (всю эту снедь, как я подозреваю, специально для нас оставляла в кладовой миссис Дин), то к ужину всегда старались вернуться заблаговременно, чтобы иметь возможность привести в порядок свою одежду и тщательно вымыть руки.

Впопыхах пригладив волосы и отчистив подолы платьев от пыли и налипших травинок, мы с кузиной торопливо спускались по лестнице, ведущей в столовую, когда услышали громкие выкрики, доносившиеся из коридора. Судя по голосу, кричала тётушка Мод, и переглянувшись с Элизабет, мы обе с недоумением округлили глаза.

– Немедленно прекрати! Я даже слышать ничего не желаю об этом! Как тебе вообще могло такое прийти в голову? Я безумно сожалею, что привезла тебе это письмо. Для всех было бы лучше, если бы я бросила его в огонь! – голос тётушки Мод, звеневший от возмущения, разносился по всему коридору.

Минуту спустя она словно разгневанная фурия пролетела вниз по лестнице, не удостоив нас с кузиной ни единым взглядом. Судя по её раскрасневшемуся лицу и нахмуренным бровям, в своём исступлении она вряд ли заметила нас, испуганно прижавшихся к стене.

Такой тётушку Мод я ещё ни разу не видела. По обескураженному выражению лица Элизабет я поняла, что она была озадачена этой гневной вспышкой не меньше, чем я.

Моя мать к ужину так и не спустилась. На протяжении всей трапезы за столом преобладало унылое и тягостное молчание, которое мы с кузиной опасались нарушить, боясь попасть под горячую руку тётушки Мод. Даже отец, по обыкновению погружённый в свои мысли, ощутил грозовую атмосферу и весь ужин с недоумением посматривал на свояченицу.