Специалист - Грегг Гервиц Страница 17

– Взрывчатка соответствует? – спросил Тим.

– Той, которую использовали при побеге? Да.

– Снова AR-15?

– Ну. Не зря же этих типов прозвали «опустошителями дорог».

Медведь, с опаской переступая через обломки, кивнул Тиму и Геррере. Когда они подошли к нему, он держал носовой платок, закрыв им лицо от носа до подбородка.

– Знаете что? Я выяснил, куда Дядюшка Пит ездил после похорон. – Медведь испортил многозначительную паузу, громко чихнув. – В церковь. Он вместе со своей братией закатился в Первую баптистскую, до смерти перепугав там всех седовласых старцев, кроме пастора: тот подумал, что у него появились новые прихожане.

– Ты уверен, что это сделали не они? – спросил Тим.

– Абсолютно. Весь главный филиал мирно скорбел под нашим присмотром. За это время они никак не могли покинуть кладбище. Это сделали бродяги, точно.

– Они были хорошо информированы. Знали маршрут, знали, какие машины заминировать.

– Может, они кого-то завербовали?

– При такой взаимной ненависти? Сомневаюсь.

– Может, надавили на кого-нибудь из «метисов».

– «Метисы» тебе этого уже не скажут. – Тим оглядел дымящийся пейзаж: среди всего этого разрушения нетронутым остался лишь деревянный гроб. У дороги сидела печальная клубная девица со сломанной ногой, отложив в сторону список членов клуба «метисов». Предварительное опознание дало положительные результаты.

– Так вот почему они застрелили Чуча Миллана, – внезапно сказал Геррера. Он выжидающе глянул на них, но потом решил, что пора расставить точки над «i». – Какое событие может собрать весь клуб в определенном месте?

Тим кивнул головой. Ну конечно.

– Похороны.

– Точно. Стоит застрелить кого-нибудь рангом повыше, и вот тебе пожалуйста – весь клуб тут же соберется.

Медведь слезящимися глазами оглядел руины:

– Устроить такую адскую месть из-за одного Нигера Стива.

– Это не месть, – сказал Тим, – это устранение. – Он указал рукой на дымящиеся останки. – Они прокладывают дорогу к чему-то более серьезному.

Медведь что-то неразборчиво пробормотал, и Тим зашагал к своей машине. Перед тем как завести двигатель, он просидел несколько минут, глядя на руль. Потом поехал в сторону центра и остановился у кладбища Форест Лоун.

Когда Тим выходил из машины, зачирикал телефон.

– А, это ты, детка. Кошмар, правда?

– Да уж.

Он услышал в трубку, как рядом с ней что-то кричит Мак. Дрей сказала:

– Извини, тут такая спешка. Как у тебя, будешь ночевать дома?

Он засмеялся.

– Хорошо. Слушай, капитану нужен человек, который отдежурил бы несколько лишних часов в патруле – у нас это дело отнимает много времени, людей не хватает. Я, наверное, соглашусь – ты ведь поздно вернешься?

– Да.

– Ну, в общем, все равно увидимся. Если до заката управишься, привези жаркое из «Якитории»!

– Из «Якитории»?

– Перестань! Я ужасно хочу цыплячьи шейки. – В трубке послышались какие-то далекие голоса. – Ну ладно, мне пора бежать. Береги себя.

Тим захлопнул телефон и пошел по аллее вдоль памятников. Отыскать свежую могилу Полтона было нетрудно. Ковер из лилий устилал дорожку до самого надгробия. Могильная плита была засыпана букетами и заставлена свечами. С надгробия глядела облаченная в золотую рамку фотография Полтона десятилетней давности из Федерального учебного центра правоохранения. Она напоминала портрет какой-нибудь полузабытой звезды. Лицо было смелым и открытым, без намека на юмор. На нем отражалось двадцать четыре года дисциплины и строгость. На горле был виден шрам от бритвы. Они с Дженис, влюбленные друг в друга еще со школы, вероятно, уже встречались лет шесть, когда была сделана эта фотография. А теперь он лежит здесь, под двумя метрами земли, – жертва чьих-то преступных замыслов.

Тим попытался вспомнить, что за парень погиб во время взрыва в оказавшемся рядом «понтиаке», но имя никак не приходило ему в голову. Он вспомнил слова Дрей о ценности каждой жизни. Он был старше жены на три года, но она всегда умела направить его мысли в нужное русло.

Он шел вдоль могильных рядов, пытаясь отыскать могилу Хэнка Манконе. Хэнк был пожилым, разведенным, и у него не было детей; он уже пять лет назад должен был уйти со службы по возрасту. Воспоминания Тима о Манконе ограничивались лишь случайными встречами в лифте и коридорах; он мог лишь помнить, что Хэнк был дряхлым, с обвисшей кожей на лице, и от него всегда пахло просроченным кофе. После побега журналисты и сентиментальная публика старались избегать упоминаний о Хэнке; о нем просто забыли. Тим рассматривал серые надгробия и искал такое же море цветов, что и на могиле Полтона. В его памяти промелькнули снимки, изображавшие мертвого Хэнка, пристегнутого к сиденью тюремного фургона. Был ли расстрел Фрэнки более страшным событием, чем расстрел Манконе? Разве оттого, что у человека красивая жена, двое детей, героическая внешность и спецпропуск, его гибель становится более трагичной?

Тим очутился между двумя высокими надгробиями и увидел пожилую женщину, стоявшую на коленях. Несколько чахлых букетиков лежало на свежевскопанной земле. Он посмотрел на надгробную надпись.

– Я коллега Хэнка, – произнес он виновато. – Вы его бывшая жена?

– Я его сестра. – Она посмотрела ему в лицо. Ее глаза были печальными и усталыми, хотя Тим мог поклясться, что и за пределами кладбища они не меняют своего выражения. – Вы были его другом?

– Коллегой, – повторил он. – Мне очень жаль, я не знал его близко.

– Никто не знал его близко.

Эти слова растаяли в кладбищенском молчании.

– Хэнка собирались уволить в прошлом году. И в позапрошлом. Но он не хотел уходить. Он говорил, что ему нечем будет заняться. – Она вытерла нос платком. – Что посеешь, то и пожнешь. Если жить в одиночестве, то и цветов на могилу тебе никто не положит. И знаете что? Хэнк ни разу не пожаловался на свое одиночество. Он просто водил свой фургон и был рад этому.

Тим почувствовал желание поделиться с этой женщиной горечью собственной потери, но остановился, осознав, что это простой эгоизм. У него на поясе завибрировал телефон.

– Простите. – Он собрался сказать что-нибудь напоследок, но женщина махнула рукой.

Ее голос был пронизан скорее сожалением о случившемся, чем скорбью:

– Ничего, ничего. Не извиняйтесь.

Когда Тим уже выходил с кладбища, слушая Медведя, трещавшего о результатах расследования, он оглянулся. Безымянная сестра Манконе тихо сидела в той же позе перед могильной плитой, опустив руки на колени.