Стая - Франк Шетцинг Страница 16

— Действительно странно.

Лунд принялась за сыр.

— Остальные тоже считают, что есть причины для беспокойства. Особенно Альбан.

— При вашем первом погружении их было не так много?

— Да. На мой вкус, правда, достаточно и того, что было, но мой вкус на них не влияет.

Йохансон улыбнулся ей.

— Ты же знаешь, люди со вкусом всегда в меньшинстве.

— Завтра утром «Виктор» поднимется и принесёт нам очередную порцию червей. Тогда ты сможешь поиграть с ними, если захочешь. — Жуя, она поднялась и выглянула в иллюминатор. Небо прояснилось. По воде тянулась лунная дорожка, волны дробили её на сверкающие кусочки. — Я уже раз сто просмотрела тот кусочек видео, со светлой штукой. Альбан тоже считает, что это была рыба, но тогда, значит, у неё гигантские размеры. И совсем неразличимая форма тела.

— Может, световой рефлекс, — предложил свой вариант Йохансон.

Она обернулась к нему.

— Нет. Это было на отдалении в несколько метров, как раз на границе света. Оно было большое и плоское и исчезло молниеносно, как будто не переносит света или боится быть обнаруженным.

— Это могло быть что угодно.

— Нет, не что угодно.

— Косяк рыбы тоже может отпрянуть. Если они плывут достаточно плотно, возникает впечатление единого целого…

— Это был не косяк рыб, Сигур! Это было что-то плоское. Что-то стекловидное. Как большая медуза.

— Большая медуза? Вот она и была.

— Нет. Нет! — Она сделала паузу и снова села. — Сам взгляни на неё. Это не медуза.

Они некоторое время молча ели.

— Ты обманула Йоренсена, — неожиданно сказал Йохансон. — Здесь не будет СВОПа. Не будет ничего, где нашлось бы место для рабочих-нефтяников.

Лунд подняла глаза. Отпила вина и задумчиво отставила стакан.

— Верно.

— Почему? Ты боялась разбить ему сердце?

— Может быть.

Йохансон покачал головой.

— Вы всё равно разобьёте ему сердце. Работы для нефтяников больше не будет, правильно?

— Послушай, Сигур, я не хотела его обманывать, но… Ты же знаешь, вся эта индустрия претерпевает сейчас большие изменения, и людская рабочая сила становится жертвой в борьбе за существование. Что же я могу сделать? Йоренсен и без меня знает, что это так. Он знает, что численность персонала на Гульфаксе-С сократится раз в десять. Дешевле переоборудовать всю платформу, чем занимать работой двести семьдесят человек. «Статойл» носится с идеей вообще убрать людей с Гульфакса-Б. Мы могли бы управлять им с другой платформы, и даже это делается скорее из сострадания.

— Ты хочешь мне внушить, что ваш бизнес больше не приносит выгоды?

— Прибрежная индустрия окупается только тогда, когда ОПЕК поднимает цены на нефть. Как в начале семидесятых. Но с середины восьмидесятых они снова падают. И соответственно приходится искать новые источники, бурить дальше в море, на глубинах, при помощи робота и АУВ.

АУВ было сокращение от Autonomous Underwater Vehicles, они действовали в принципе как «Виктор», только не были связаны с кораблём пуповиной проводов. Прибрежная индустрия с интересом наблюдала за развитием этих новых глубинных роботов, которые словно планетарные разведчики продвигались в неосвоенные районы. Очень подвижные и чувствительные, они в некоторых случаях способны были принимать самостоятельные решения. С помощью АУВ появлялась возможность внедрять и обслуживать нефтедобывающие станции даже на глубине пять-шесть тысяч метров.

— Ты не должна чувствовать себя виноватой, — сказал Йохансон, подливая ей и себе вина. — Ты действительно бессильна против хода событий.

— Но мы все могли бы что-нибудь сделать, — угрюмо ответила Лунд. — Если бы человечество не транжирило горючее, проблемы бы не было.

— Была бы. Только чуть позже. Однако тревога об окружающем мире делает тебе честь.

— И что? — язвительно ответила она. От неё не ускользнул тон насмешки в его голосе. — Представь себе, нефтяные фирмы тоже разделяют эту тревогу.

— Да, но что они делают?

— В следующие десятилетия нам придётся заняться демонтажем шестисот платформ, поскольку они уже не оправдывают себя, а техника на них никуда не годится! Ты хоть знаешь, чего это стоит? Миллиарды! А к тому времени весь шельф будет выкачан полностью! Так что не надо выставлять нас какими-то негодяями.

— Ну хорошо, не буду.

— Разумеется, теперь всё будет зависеть от беспилотных подводных фабрик. Если мы этого не сделаем, завтра Европа целиком повиснет на нефтепроводах Ближнего Востока и Южной Америки, а нам останется кладбище в море.

— Мне нечего возразить. Я только спрашиваю себя, всегда ли вы точно знаете, что делаете.

— Что ты имеешь в виду?

— Вам придётся решить множество технических проблем, чтобы запустить автономные фабрики.

— Да. Конечно.

— Вы планируете введение техники под экстремальным давлением и с высококоррозийными примесями, к тому же ещё без обслуживающего персонала. — Йохансон помедлил. — Но вы даже не знаете, что там в действительности творится.

— Мы как раз пытаемся это узнать.

— Как сегодня? Тогда я очень сомневаюсь. Мне это напоминает туриста, который в отпуске делает моментальные снимки, а потом думает, что знает страну, в которой побывал. Вы пытаетесь найти место, застолбить участок и не сводить с него глаз, пока он не покажется вам многообещающим. Но вы так и не поняли, в какую систему вторгаетесь.

— Если, по-твоему, мы так торопимся, то почему я притащила тебе этих проклятых червей?

— Ты права. Ego te absolve. — Ты прощена.

Она кусала нижнюю губу. Йохансон решил сменить тему:

— Каре Свердруп, кстати, приятный парень.

Надо же было сказать хоть что-то позитивное за этот вечер.

Лунд наморщила лоб. Потом расслабилась и засмеялась:

— Ты находишь?

— Абсолютно. — Он распрямил ладони. — Вернее, напрасно он перед этим не спросил у меня разрешения, но я могу его понять.

Лунд покачала вино в своём стакане.

— Всё ещё очень свежо, — тихо сказала она. Они помолчали.

— Настоящая влюблённость? — нарушил Йохансон тишину.

— У него или у меня?

— У тебя.

— Хм. — Она улыбнулась. — Кажется, да.

— Тебе кажется?

— Я исследовательница. Вначале надо всё испытать.

Была полночь, когда она наконец ушла. В дверях она оглянулась на пустые стаканы и корочки от сыра.

— Пару недель назад ты бы меня этим взял, — сказала она. Это прозвучало почти с сожалением.