Убойная линия. Крутые меры - Илья Бушмин Страница 14

– Палка, – повторил Клюкин задумчиво. – Хорошо, что в руках, а не еще где-нибудь. Если ты понимаешь, о чем я.

– Клюкин, твою мать. Любой всегда понимает, о чем ты.

Сказано – сделано. Оба опера нашли через адресное координаты Макарова и выдвинулись к нему. Жил он в паре кварталов от Ногина, где проживал покойный Абатов. На всякий случай Горшков и Клюкин расстегнули кобуры и лишь после этого громко затарабанили в дверь. Женский голос вопросил оттуда:

– Кто?

Горшков и Клюкин переглянулись и принялись лихорадочно жестикулировать – каждый требовал, чтобы ответил не он, а другой. Когда женский голос нетерпеливо повторил вопрос, Клюкин чертыхнулся себе под нос и открыл рот, тщательно изображая пропитый голос алкоголика:

– Это Михалыч. Олег дома?

Горшков знаком показал свое восхищение находчивостью напарника. Клюкин знаком послал его в грубой и циничной форме. Женский голос за дверью замычал куда-то в пространство:

– Эй, к тебе пришли! Какой-то Михалыч. Алкашня недобитая. Вот всех бы вас вывести степь и…

Что с алкашней недобитой нужно было делать в степи, Клюкин и Горшков уже не расслышали, потому что начал скрипеть несмазанный дверной замок. Опера напряглись. Когда дверь приоткрылась, оба ввалились внутрь. Клюкин навалился на Макарову – лет 50 старый халат, бигуди, полный набор. Та ойкнула и собиралась заорать, но Клюкин успел заткнуть ей рот ладонью и зашипел:

– Где он?

Ответа не потребовалось: в прихожую кое-как выбрался одутловатый алкоголик неопределенного возраста в старой растянутой футболке, которая, судя по изображению молодого Сталлоне на ней, пережила многих.

– Какой еще Михалыч…?

Макаров замер, увидев оперов, пистолеты и распахнутую дверь. А потом с воплем и поразительной для него сноровкой и прытью бросился назад. Опера, натыкаясь друг на друга, рванули следом. Освобожденная Макарова набрала полную грудь воздуха и могуче проревела:

– ПОМОГИТЕ!

Макаров, пересекая комнату, споткнулся об угол кровати. Упал, вскочил и выпрыгнул на балкон. Клюкин споткнулся об угол кровати, упал и заорал от боли. Горшков оказался самым мудрым и просто перепрыгнул через угол кровати.

На балконе его ждало зрелище, нарушающее шаблоны. Макаров не пытался сбежать. Не пытался спрятаться. Не пытался сопротивляться. Он проворно выбрасывал вниз длинные и тонкие пластины сайдинга, который заполнял половину пространства балкона.

– Твою мать..,!

Горшков попытался схватить подозреваемого за руку, но Макаров, избавляясь от очередного куска пластика, задел опера по лицу и оставил на его щеке кровавый след. Горшков схватился за расцарапанную щеку и возопил что есть мочи.

Безобразие прекратил разъяренный от боли и вообще от всей этой ситуации Клюкин. Он вывалился на балкон и заорал так, что вздрогнул даже скулящий Горшков:

– Полиция! На пол, сука, или мозги вышибу, тварь! Лежа-а-ать!

Макарова задержали. Макаровой дали успокоительное. После чего ее благоверного доставили в отдел и сразу же запихнули в допросную номер один, которая размещалась на этаже убойщиков. И сходу взялись за раскрутку клиента.

– Мы все знаем, Макаров. Это ты убил Абатова! Из его же ружья.

– Всадил ему заряд прямо в голову.

– Зачем ты это сделал? Что он такого совершил, что ты с ним так поступил, а?

Макаров сидел, вжав голову в плечи, и бормотал:

– Я ничего не делал.

– Ну конечно, – всплеснул руками Клюкин. – Он сам, ага. Выпил и решил: а дай-ка я сам себе башку снесу?

– Не башку, а грудь, – ввернул Горшков. – Огнестрел в грудь.

Клюкин вздохнул и обреченно посмотрел на напарника.

– Снесу грудь? Это тебе что, яйцо, блин, чтоб его сносить? Грудь не сносят, ее простреливают. Сносят только башку.

– Я никого не убивал… – бормотал Макаров.

Горшков умел применять шоковую смену настроения, чем постоянно пользовался. Вот и сейчас он резко заорал:

– Ты меня за дебила держишь? Мы на идиотов похожи? Здесь только один идиот! Это ты! Тебе двадцаточка грозит, врубаешься? Двадцать, б… дь, лет!

Он замахнулся, чтобы закрепить эффект. Макаров в ужасе сжался. Но удара не последовало. Играющий роль доброго полицейского Клюкин остановил своего злобного напарника и почти дружелюбно склонился над задержанным:

– Олег, ты хочешь что-нибудь? Пить, может? Я могу принести. Воды?

Макаров недоверчиво кивнул. Клюкин шустро занес в комнату бутылку минералки. Но как только Макаров попытался сделать первый глоток, злой полицейский Горшков выбил бутылку из его рук и завопил:

– А ну, колись на сознанку, падла!

Так продолжалось больше часа. Пару раз опера выходили покурить, чтобы дать клиенту созреть После очередного перекура Клюкин с новыми силами принялся капать задержанному на нервы:

– Он там кровью истек. Ты ж ему ружьем полгруди разворотил. Понимаешь вообще, какие это мучения? За что, Олег? За что человеку такая смерть? Что же он тебе такого ужасного сделал?

– Да не убивал я его, – Макаров почти плакал, его трясло от нервного напряжения. – Не убивал. Никого не убивал.

Горшков вперил в него палец:

– Вот почему ты так перепугался, когда нас увидел? Потому что совесть чиста? Ты кому горбатого лепишь?

– Это… Это из-за пластика…

– Что? – перст указующий вяло опустился. – Какого, нафиг, пластика?

– У меня на балконе. Я думал, вы из-за него…

– Сайдинг? – Клюкин и Горшков переглянулись. – При чем здесь он?

Макаров всхлипнул и признался:

– Я его… украл. Из машины. Около рынка. Продать хотел. Мужикам на даче. А когда вы… Я испугался. Я никого не убивал.