Наказать и дать умереть - Матс Ульссон Страница 14

– Не знаю, это всего лишь предположение.

– А вы давно с ней встречаетесь?

Я опешил:

– С кем?

– С той, из «Бастарда». Вы ведь приехали в Мальмё ради нее – так всегда начинается. А теперь наезжаете сюда постоянно…

Я хотел сказать, что это не ее дело, но сдержался, боясь навлечь на себя еще большее подозрение. Впрочем, теперь мне было все равно, что говорить.

– Мы не встречаемся, – возразил я Эве. – А почему это вас так волнует?

– Вовсе нет, – улыбнулась она. – Я просто пытаюсь составить целостную картину. Проехать шестьдесят миль ради женщины, с которой даже не собираетесь встречаться. Не слишком логично, вам не кажется?

– Мне кажется, это не лучшая тема для разговора.

– Разумеется, вы ведь весь вечер просидели в травмпункте.

– Вы туда звонили?

– Да, я чертовски въедлива. И у вас был при себе гитарный футляр.

Последнее замечание я оставил без комментариев и попросил счет.

– Жаль, что здесь не подают печенье с предсказаниями, – заметила Эва, пока я возился с банковской картой. – Говорят, в Америке так принято.

– Говорят? Вы ни разу там не были?

– Не пришлось, – вздохнула она.

– Кто из шведов не был в Нью-Йорке! – поразился я.

Она печально покачала головой:

– Кроме того, я боюсь разочарований.

– В чем?

– Не знаю.

– Вы верите в эти глупости? Это же все равно что читать гороскопы.

Она пожала плечами.

– Когда я работал в газете, сам их писал, – продолжал я.

– Шутите?

– А как, вы думаете, это делается? Приходит астролог и смотрит на небо в бинокль?

– Ну… не знаю… должно же быть у человека специальное образование…

Я махнул рукой:

– Одна дама вздумала как-то на меня пожаловаться, утверждала, что ни одно мое предсказание не сбылось. Тогда наш джаз-обозреватель ей ответил: «А вы видели, какое сегодня небо? Там же пасмурно, ни одной звезды». И она купилась. Собственно, меня не удивило, что мой гороскоп ей не подошел. Я ведь писал их для моих родных, приятелей, для любимой девушки. Не для нее.

– В жизни не слышала ничего ужаснее, – фыркнула Эва.

– Вы издеваетесь надо мной? – Я никак не мог поверить ее признанию. – Вы, инспектор криминальной полиции, верите в гороскопы?

Она снова пожала плечами.

Когда мы вышли из «Кин-Лонга», я подумал, что до сих пор не знаю, где она живет. Хотел спросить, но Эва меня опередила:

– В травмпункте говорили, что вы должны были играть в тот вечер, но концерт пришлось отменить.

– Уже не помню, чего им наплел.

– Так утверждала медсестра.

– Значит, так оно и есть.

Некоторое время мы шли молча.

– Не думаю, что он не понимал, что происходит, – вдруг заметила Эва.

– Кто?

– Санделль.

– Гм… И?..

– Но говорил странные вещи.

– Какие, например?

– Странные.

Тут я вздохнул, отметив про себя странный характер нашей беседы.

Был типичный для Мальмё в это время года холодный, сырой вечер. Я посмотрел в небо и остановился, не в силах оторвать взгляд от полной белой луны. Все так. За своими монологами – о том, какая чушь гороскопы и звезды, – я упустил из виду, что сам очень подвержен влиянию этого ночного светила. Я боюсь полной луны. Она производит на меня такое же гнетущее впечатление, как высота или стильно одетые мужчины. Вот откуда мое беспокойство. И я осознал это только сейчас, взглянув на вечернее небо. А если бы его затянуло облаками, возможно, так и не понял бы. Но вечер, когда Эва Монссон, простившись со мной, исчезла в направлении Южной Фёрштадгатан, выдался на удивление звездным, и луна стояла настолько ясная, что дома и деревья отбрасывали тени.

Мне стало не по себе.

Будто некая сила прижала меня к земле, не давая взлететь. И я понял, что мне никуда не деться ни от самого себя, ни от этих мыслей.

Я вдруг почувствовал невыносимое отвращение к самому себе.

Я всегда полагал, что из меня не так-то просто сделать преступника – слишком велика сила, удерживающая меня от последней черты. Но в такие лунные ночи я боялся самого себя.

Иногда человеку требуется эмоциональная компенсация. В такие дни секс бывает особенно бурным. Как у животных. Ты словно бы становишься совсем другим существом, а когда просыпаешься, думаешь, что был в отключке, а ведь все наоборот: ты был активен и полон жизни, как никогда.

Но в тот вечер в Мальмё у меня не осталось иного способа заглушить тоску, кроме как напиться.

Я направился в «Бычок», где когда-то сидел с Кристером Юнсоном, только на этот раз зашел во внутренний зал.

Я пил в кафе «Лезвие бритвы» и баре «Савой», быть может, даже в пабе отеля «Рука епископа». Помню, я взял большой бокал пива и кальвадос сверх необходимого.

При этом я почти все время молчал, потому что не знал, что говорить. Вместо этого садился за самый дальний стол и пытался сосредоточиться на своих мыслях.

Не помню, как я добрался до «Мэстера Юхана» и своих апартаментов. Очнулся не в постели, а на полу. Меня разбудил собачий лай, судя по всему это была овчарка. Неужели кто-то держал собаку в отеле? Одновременно услышал звук, исходящий от мобильника. Или это он научился лаять? Воистину нет пределов техническому прогрессу.

Я нажал кнопку автоответчика и услышал голос Эвы Монссон: «Сегодня его отпускают. На улице настоящая зима. Так что Санделль встретит Рождество на свободе и со снегом».

Я поднялся и подошел к окну. Крыши Мальмё действительно покрывал тонкий слой снега.

Мой ежедневник валялся на полу.

Я открыл его на дате, когда обнаружил мертвую Юстину Каспршик в постели Томми Санделля, вывел на полях слово «да», обвел его в кружок и подрисовал стрелочку – знак полнолуния.