Двенадцатая карта - Джеффри Дивер Страница 121

Женева оставила работу в «Макдоналдсе» и теперь после уроков подрабатывала в юридической конторе Уэсли Гоудза – занималась поиском информации по текущим делам и выполняла мелкие поручения. Она также помогала ему в организации «Траста Чарлза Синглтона», которому предстояло управлять распределением выплат между наследниками. Планов при первой возможности покинуть Нью-Йорк, чтобы обосноваться где-нибудь в Лондоне или Риме, она не оставила, но пока с головой ушла в дела, касавшиеся дискриминации жителей Гарлема по признакам: черный, латиноамериканец, мусульманин, женщина или бедняк.

Кроме того, она всерьез занималась неким «планом спасения подруги», в детали которого Райма также не посвятили. В этом конкретном проекте консультантом, похоже, выступала Амелия Сакс.

– Хотела вам кое-что показать. – Девушка протянула лист пожелтелой бумаги, исписанный, как сразу же догадался Райм, рукой Чарлза Синглтона.

– Еще одно письмо? – спросила ее Сакс.

Женева кивнула. Лист она держала с трепетной осторожностью.

– Тетя Лили созвонилась с нашим родственником, который живет в Мэдисоне. Тот прислал нам кое-какие вещи, которые нашел у себя в подвале: книжную закладку Чарлза, его очки, а еще дюжину писем. Вот это я хотела вам показать. Письмо написано в тысяча восемьсот семьдесят пятом – после его освобождения из тюрьмы.

– Ну-ка, давайте посмотрим, – ответил Райм.

Сакс положила письмо на сканер, и через секунду на нескольких мониторах в лаборатории появилось изображение. Сакс подошла к Райму, рукой обвила ему плечи, и они начали читать.

Дражайшая Вайолет!

Надеюсь, жизнь у сестры тебе в радость, а Джошуа и Элизабет охотно проводят время со своими кузенами. Не могу представить, что Фредерик, которого я последний раз видел, когда ему было всего девять лет, вымахал ростом с отца.

С удовольствием должен доложить, что в нашем скромном жилище дела тоже идут хорошо. Все утро мы с Джеймсом пилили лед на реке, обкладывали им погреб и посыпали опилками. Потом нам пришлось преодолеть около двух миль снежных заносов, чтобы воочию увидеть выставленный на продажу сад. Цена, которую просит хозяин, весьма высока, однако я уверен, что мое встречное предложение придется ему по вкусу. Сначала он явно не мог решить, стоит ли заключать сделку с негром, но, когда я ему пояснил, что не собираюсь давать долговых расписок, а готов заплатить наличными, его озабоченность растаяла, словно дым.

С деньгами тебя сразу принимают за равного.

Я был невыразимо взволнован, прочитав новости: вчера наконец вступил в силу закон «О гражданских правах»! Знаешь ли ты подробности? Закон гарантирует всем гражданам, независимо от цвета кожи, равное право пользоваться гостиницами, ездить на общественном транспорте, посещать театры и прочее. Воистину, какой знаменательный день для всех нас! Именно этот законопроект я обсуждал в переписке с Чарлзом Самнером и Бенджамином Батлером на протяжении последнего года, и, мне кажется, некоторые предложенные мной идеи нашли в нем отражение.

Новость эта ввергла меня в долгие размышления, заставив вспомнить события семилетней давности, когда отняли наш сад на Холмах Висельника и подлым образом упрятали меня за решетку.

Сейчас, когда я сижу перед камином в нашей хижине, обдумывая последние новости из столицы, пережитые тогда ужасы представляются мне очень далекими. Подобно тем кровавым часам во время войны или тяжелым годам принудительного труда в Виргинии, они словно бы отступили прочь, стали чем-то вроде смутных обрывков полузабытого ночного кошмара.

Возможно, наша душа – единое вместилище как отчаяния, так и надежды, и, приходя, одно почти полностью вытесняет собой другое, оставляя лишь самые призрачные воспоминания. А сегодня я преисполнен надежды.

Ты помнишь, как годы назад я клялся сделать все, что в моих силах, дабы избавиться от клейма «человека на три пятых». Сегодня, ловя на себе чужие взгляды из-за цвета кожи, замечая, как обходятся с подобными нам, я понимаю, что за целую личность меня по-прежнему не принимают. Однако позволю себе заметить, наступил тот день, когда во мне видят уже человека на девять десятых. (Джеймс от души посмеялся, когда я поделился с ним этой мыслью сегодня за ужином.) Я по-прежнему свято верю, что в нас начнут видеть полноценных людей еще при нашей жизни… или по крайней мере при жизни Джошуа и Элизабет.

Теперь, моя милая, я должен с тобой попрощаться. Мне еще предстоит подготовить на завтра урок для своего класса.

Желаю тебе и детям сладких снов. Живу мыслью о твоем возвращении.

Твой преданный Чарлз.

Кротон-Гудзон,

2 марта 1875 г.

– Похоже, Дуглас и остальные политики простили ему ограбление фонда, – сказал Райм. – Или вовсе сочли, что ничего он не грабил.

– А о каком законе он говорит? – спросила Сакс.

– Закон «О гражданских правах» от тысяча восемьсот семьдесят пятого года, – пояснила Женева, – запретил расовую дискриминацию в гостиницах, ресторанах, поездах, театрах – во всех общественных местах. – Она покачала головой. – Правда, долго он не продержался. В тысяча восемьсот восьмидесятом Верховный суд признал его неконституционным. Впоследствии, на протяжении более пятидесяти лет, не было принято ни одного другого закона, касающегося гражданских прав.

– Интересно, – задумчиво произнесла Сакс, – а Чарлз дожил до того дня, когда закон отменили? Вряд ли бы ему это понравилось.

Женева сказала, пожимая плечами:

– Сомневаюсь, что для него это имело бы большое значение. Он просто счел бы это временным отступлением.

– С надеждой, которая вытесняет боль, – подметил Райм.

– Точно. – Женева взглянула на часы. – Пора возвращаться к работе. Ох уж мне этот Уэсли Гоудз… Признаться, тот еще чудик: ни разу не улыбнется, не взглянет… Да и, знаете ли, бородку время от времени не мешает подравнивать.

Поздним вечером, лежа в темноте спальни, Райм и Сакс смотрели на луну – тонюсенький полумесяц, такой должен выглядеть мертвенно-бледным, но благодаря неким странностям атмосферы казался солнечно-золотым.

В такие моменты они иногда разговаривали, а иногда нет. Сегодня оба смотрели молча.

За окном на карнизе что-то слегка шевельнулось – там гнездилась семья сапсанов: мать, отец и двое птенцов. Иной посетитель в доме у Райма, заметив гнездо, интересовался, есть ли у птиц клички.

– У нас с ними негласное соглашение, – отвечал Райм. – Они не дают кличек мне, а я – им. И всех это устраивает.

Одна птица подняла голову, словно прислушиваясь, черная на фоне молодого месяца. Это движение и гордый профиль почему-то казались исполненными мудрости… и одновременно угрозы. Естественных врагов у сапсанов нет, охотясь, они обрушиваются на свою добычу на скорости около ста семидесяти миль в час. Однако сейчас охотница миролюбиво устроилась на карнизе и сидела не шелохнувшись. Птицы вели дневной образ жизни, а по ночам спали.