Золотой Лингам - Сергей Юдин Страница 10

Домой Рузанов вернулся уже в начале третьего, побывав и на могиле прабабки и благополучно съездив в Нагорье, где выполнил все наказы бабы Люды и оплатил панихиду по Прасковье Антиповне. Кроме того, он нашел в том же райцентре плотника, который взялся за умеренную мзду соорудить на могиле приличную оградку.

Гурьеву и Скорнякова Алексей застал уже во дворе – сидя на крылечке они разбирали и чистили принесенные из леса грибы. Более всего они набрали крепких подберезовиков с черными шляпками, но имелись и лиственничные маслята, моховики и разного вида подосиновики.

Когда с обработкой грибов было покончено, Алексей попросил Димку сходить на колодец за водой, а Татьяне велел почистить пару луковиц и потереть сыру – надо было спешить – к половине четвертого он пригласил Людмилу Тихоновну, а заставлять гостей ждать, пока хозяева сподобятся закончить все приготовления и начнут наконец накрывать на стол, Рузанов всегда считал дурным тоном.

Главным блюдом Алексей занялся сам, ибо не привык кому-то еще доверять приготовление мяса и грибов. Так что, когда пожаловала бабка Люда, стол уже был полностью накрыт и сервирован: посередине дымилась сковородка с грибами, рядом стояли немногочисленные постные закуски и один из обнаруженных Рузановым утром штофов (как выяснилось – это была водка или самогон, настоянные на каких-то травах и кореньях, вкуса весьма специфического, но крепости непередаваемой).

Людмила Тихоновна, войдя в комнату, первым делом перекрестилась на божницу, а затем глянула на стол и удовлетворенно крякнула. Рассевшись, все в третий раз помянули бабку Прасковью и принялись за еду. Застолье, однако, продолжалось на удивление недолго. Рузанову даже стало немного обидно, что никто не успел оценить грибы по достоинству. Уже после третьей рюмки Димка с Татьяной стали зевать и тереть глаза, будто наглотались снотворного, и в конце концов, отставив тарелки, решили немедленно бежать на реку искупаться, справедливо рассудив, что завалиться спать при гостье было бы невежливо, а после освежающего купания можно и снова за стол.

Бабка Люда проводила их чуть насмешливым взглядом:

– Что говорить, умела Антиповна настойки делать, травница была знатная. Иной раз таких кореньев да травок насобирает, что не токмо по имени никто не назовет, но и не видывал никогда.

– Вот уж не думал, что она в этом разбиралась. А что еще она умела?

– Много чего. Но более всего к знахарству была способна, заговоры знала разные: и скотину и людей, бывало, пользовала, от порчи и сглазу помогала. Уважали ее очень за это, однако и побаивались. Ей ведь многое открыто было, почему иные ее раньше и за ведьму почитали.

– Почему же за ведьму? Сглазила она кого, что ли? Или навредила кому?

– Врать не буду, однако зла она, кажись, никому не делала. Ну так народ-то у нас какой: стоит слуху какому проползти, вот уж и ведьма. Да и приметы разные для этого у людей имеются. Это, значит, чтобы понять, помогает кому нечистый или нет.

– Какие ж это приметы? – заинтересовался Алексей.

– Разные. Вот, говорят, к примеру, ежели в ночь на великий или двунадесятый праздник у кого из избы змейка огненная покажется, в том дому непременно знаются с нечистым. Однако пустое ведь это все, брехня одна. Сестрица же Прасковья и меня знахарству да травничеству учить пробовала, но куда мне до нее! Так, нахваталась маленько кой-чего…

– Сестрица? – удивился Рузанин. – Почему вы ее так назвали?

– Эдак уж привыкла, – вздохнула бабка Люда.

– А то мать рассказывала, будто у мужа Прасковьи Антиповны, что в финскую погиб, еще дочь была от первого брака, – уточнил Алексей. – Вы не слышали об этом?

– У Тихона-то Карпыча? Знамо была.

– Куда же она делась?

– Дак кто ж ее ведает, – усмехнулась старуха. – Видать, делась куда-нибо… Будь жива, чай, давно бы объявилась.

Тут Рузанов неожиданно вспомнил про прабабкино письмо и, найдя его на подоконнике, предъявил старушке:

– Я, Людмила Тихоновна, не понял, что она про огород писала, какую такую Анчипку там надо поливать, да еще только поутру?

– Ты чего-то, милок, путаешь. Дайкось письмо-то… Ладно… Антиповна, вишь, пишет, что коли тебе в огороде приспичит работать, то до вечеру не жди, это уж известно: кто рано встает, тому бог подает. Да и по темну-то, неровен час, можешь и в колодец угодить, яму то есть поливную. Видал небось около бани копана, уж больно глубокая яма, а оградки там, само собой, никакой нет, вот ввечеру и можешь бултыхнуться. Этого, видать, боялась. А что до Анчипки, дак то она мне напоминание делала, до тебя это и не касается, можешь и из головы выбросить.

– Да что ж это такое «Анчипка»?

– Анчипка, он Анчипка и есть. Нечистая, стало быть, сила, вот кто этот Анчипка.

– Ну, того не легче! При чем здесь нечистая сила и какая мне нужна с ней помощь? Тут ведь так и написано: «Слушайся бабы Люды, ей много известно, она и с Анчипкой поможет». Верно я понимаю?

– Верно-то верно. Дак это уж она так, по-стариковски… Говорю тебе, не бери пока в голову. Время придет – или сам все узнаешь, или уж мне, старухе, придется тебе рассказать. Ноне не время еще… А там уж, как бог даст…

Почему «ноне не время» Рузанов узнать не успел, так как в этот момент вернулись с речки купальщики. Они были достаточно бодрые и повеселевшие, чтобы продолжать застолье. Зато у Алексея теперь в голове шумело и язык, несмотря на все усилия говорить отчетливо, несколько заплетался. В это время Димка заметил стоявшую повернутой к стене давешнюю обнаруженную Рузановым картину, немедленно развернул ее к свету и принялся рассматривать с видом знатока.

– Ого! Это ты где надыбал эдакую парсуну?

– Не парсуну, а пейзаж, – поправила его Татьяна. – Парсунами раньше называли портреты.

Алексей рассказал о своей утренней находке и специально обратил внимание на нее Людмилы Тихоновны:

– Вот, баба Люда, чего я вас про Павловский пруд спрашивал. Тут внизу написано, что это он и есть. Да только не очень-то похож или я там не бывал давно.

– Да не тычь ты мне в рожу доской энтой! Видела я ее у Прасковьи не один раз. Она как-то даже хотела ее на стенку повесить, да я отговорила – уж больно чудна картина, коли приглядеться. Павлов пруд-то и есть. А узнать мудрено, дак что ж удивительного, ее ведь еще едва ли ни дед Прасковьин писал, уж когда не скажу, но лет полтораста наверняка тому как.

– А как она оказалась у Прасковьи Антиповны? – заинтересовался Рузанов. – Я в том же сундуке нашел еще два здоровенных бронзовых канделябра.

– Прасковья сказывала, что как еще в восемнадцатом годе барский дом пожгли, то крестьяне все подчистую добро оттуда растащили, а картину эту и свечники еще будто пращур ваш для помещиков делал. Вот они Прохоровым и достались. А как уж там в подробностях все было, не знаю, Прасковьюшка не сказывала, да и сама могла не помнить, ей же в то время и было токмо годков шесть или семь.