Запретные цвета - Юкио Мисима Страница 94

Негативизм в крови юношества. Однако это вовсе не означает, что он будет одобрен. Почему тогда именно Сюнсукэ вынужден был отвергать, а Юити подтверждать то, какими они являются по сути своей? И правда ли, что юношество наделено этой искусственной и весьма раздутой привилегией, которую Сюнсукэ поименовал словом «красота»?

Сюнсукэ отобрал юношеский идеализм у Юити, и взамен тот остался с тяжким бременем юношеской сексуальности. Что касается рядовой молодежи, то она редко дает себе труд задуматься об идеальном, и если какой-либо юный красавец прибегает к помощи зеркала, то он поневоле становится его пленником. Вот и складывается такое положение вещей, когда реальность, схваченная только чувственностью, кажется недостаточно достоверной без жертвоприношения. Как говорил Сюнсукэ, различные формы гротесковой и эксцентричной реальности, дрейфующей по законам относительности, или чувственная распущенность, или сила влечения, которая разбрасывает нас повсюду, будто листья в листопад, могут быть откорректированы и спасены от распада не моральными теориями, а совершенными человеческими формами и стилистически прекрасными произведениями. Что касается Юити, обладавшего физическим совершенством, из чувства юношеского негативизма он пытался отвязаться от влечения к смерти.

Под влиянием Сюнсукэ он пришел к осознанию тщеты богатства, репутации, положения в обществе; беспомощности невежества и глупости человечества; никчемности существования женщины; скуки жизни, заложенной в основе всякой страсти. Чувственные желания, которые уже в его отрочестве открыли для него человеческую жизнь со всей ее грязью, приучили терпеть всякое уродство или тщетность, какими бы самоочевидными они ни были. Его спокойная невинность уберегла разум от горечи. Кошмары жизни, которые он видел, и оторопь оттого, что черная, глубокая бездна разверзается у него под ногами, были всего лишь одной из многих оздоровительных тренировок для того, чтобы подготовиться на роль зрителя при родах Ясуко, — не более чем тренировкой легкоатлета, бегущего под чистым голубым небом.

Социальные амбиции Юити стали сдержанными, но несколько по-детски завышенными, чего и следовало ожидать от юности. Его финансовые способности были оценены. По настоянию Кавады он подумывал о том, чтобы занять себя в каком-нибудь производстве. Юити считал, что экономика — это человечная сфера жизни. И до некоторой степени она имела непосредственное и глубинное отношение к человеческим желаниям. Поэтому он начал развивать свою активность в этом направлении. В период развития свободного предпринимательства экономика породила автономные отрасли благодаря тесным отношениям с эгоистическими желаниями быстро нарождающейся буржуазии. Сегодня, однако, настал период застоя, обязанный тому, что экономические структуры были отъединены от желаний и стали механистичными. Это свидетельствовало об истощении желаний у буржуазии. Новая экономическая система вынуждена будет искать новые потребности и желания.

Великое зло, очевидно, черпает силы только в беспричинных желаниях, только в бесцельных желаниях. Почему? Любовь с целью деторождения, эгоизм с целью распределения прибыли, революционная страсть рабочего класса с целью достижения коммунизма — это ценности всякого контролируемого общества.

Юити не любил женщин, но женщина родила для него ребенка. В тот момент он увидел уродство не самого желания Ясуко, а бесцельность желания в жизни вообще. Пролетариат тоже, видимо, был порождением подобного рода желания, что он сам навряд ли осознавал. Юити пришел к этой новой концепции желания, изучая экономические дисциплины.

Точка зрения Юити на жизнь не была отмечена юношеским нетерпением в разрешении вопросов. Когда он смотрел на противоречия и уродства общества, у него возникало странное побуждение занять место в их ряду. Он смешивал свои инстинкты с беспредметными желаниями и хотел бы иметь больше разнообразных благ от этого фабриканта. Если бы Сюнсукэ прознал о его желаниях, то он бы не отвел глаза при мысли, что Юити стал заложником тривиальных амбиций. Так много веков назад красавец Алкивиад, избалованный любовью, вступил на тот же путь тщеславного героя. Вот и Юити тоже стал задумываться о выгодах, которые он мог бы поиметь от хорошего отношения к Каваде.

Лето вступило в свои права. В течение неполного месяца малютка только и делала, что спала, хныкала и сосала, причмокивая. Ее отец, однако, не утомлялся от созерцания этой монотонной повседневности; однажды, увлеченный ребяческим любопытством, он попытался насильно разжать ее махонький кулачок, чтобы взглянуть на катышки очесов, свалявшихся в ее ладонях со дня рождения, за что тотчас получил нагоняй от матери малютки.

Мать тоже не могла налюбоваться плодом своих желаний; здоровье ее быстро пошло на поправку, и всякие болезненные симптомы, беспокоившие Ясуко до родов, исчезли без следа. На плечи Юити свалилось домашнее хозяйство, и счастье его было почти что совершенным.

Накануне выписки Ясуко из госпиталя — это было на седьмой день после рождения ребенка — родные прислали церемониальную одежду к обряду наречения девочки Кэйко. На этой одежде из алого газового крепдешина была вышита золотой нитью трава окзалис — герб дома Минами. На розовом поясе и парчовом кошельке также был вышит этот герб. Все эти подарки были только прелюдией. От друзей и родственников они получили красные и белые шелка. Получили детские принадлежности. Серебряные ложки с выгравированным гербом. Кэйко в буквальном смысле слова была завалена этими серебряными ложечками. Подарили куклу из Киото в стеклянной коробке вместе с детской одеждой, куколками Императорского дворца и детским шерстяным одеяльцем.

Однажды из универмага доставили большую темно-красную детскую коляску. Матушка Юити была поражена таким поистине прекрасным подарком.

— А на этот раз кто расщедрился? — спросила мать. — Опять я узнаю последней…

Юити взглянул на имя отправителя. Это был Яитиро Кавада.

Когда Юити увидел эту коляску у бокового входа в дом, куда он пришел на призыв матери, то в его голове внезапно воскресло одно неприятное воспоминание. Это была точная копия той самой детской коляски, на которую Ясуко засмотрелась в отцовском универмаге на четвертом этаже, куда они зашли сразу после того, как ей поставили диагноз беременность.

Из-за этого подарка Юити пришлось в общих чертах, не касаясь личностей, рассказать матери и жене о своем давнем знакомстве с Яитиро Кавадой. Из его слов мать только и поняла, что Кавада был учеником Сюнсукэ, и это снова порадовало ее тем, что сына привечают в высшем обществе. И вот, когда в конце первой недели лета от Кавады пришло приглашение навестить его загородный дом на побережье Хаяма-Иссики, мать настояла на том, чтобы он непременно поехал туда.

— Передавай наилучшие пожелания от своей жены и всей нашей семьи, хорошо? — наказывала матушка из присущего ей чувства долга и всучивала своему сыну сладости для хозяина в знак благодарности.

Загородный дом Кавады не был таким просторным, как прилегающий сад, размером около двухсот цубо. Юити прибыл туда в три часа пополудни и удивился, когда узнал в старом человеке на застекленной веранде Сюнсукэ — он сидел на стуле лицом к Каваде. Вытирая пот, с улыбкой на лице Юити приблизился к мужчинам, сидящим на обдуваемой морским ветерком веранде.