Путешествуя с призраками. Вдохновляющая история любви и поиска себя - Шэннон Леони Фаулер Страница 9

Я не могла оторвать глаз от этих вздувающихся рубцов. Это была не морская оса. Шон держал меня на весу в воде, мои ноги были в безопасности, оплетенные вокруг его талии, пока щупальца обвивали его ноги подо мной.

Девушки продолжали наседать на врача.

– Она не подпишет ничего такого, где будет сказано об алкогольном опьянении и утоплении! Она ничего не подпишет, пока это не будет исправлено.

Врач снова вздохнул и поправил очки.

– Тогда у него, должно быть, аллергическая реакция на медуз. У него была аллергия на пчел? – Он смотрел прямо на меня, игнорируя девушек.

– Нет… Так что же, если бы меня ужалила медуза, со мной все было бы в порядке?

– Возможно, она вас и ужалила, а вы об этом даже не знаете.

Это была какая-то бессмыслица. Я бы почувствовала жжение, пусть даже без анафилактической реакции. Перед отъездом в Китай Шон наступил босой ногой на пчелу на подъездной дорожке возле дома родителей – и никаких побочных эффектов. Как же такое может быть – чтобы у него оказалась чудовищная аллергия на какую-то безобидную медузу в Таиланде?

– Ему просто не повезло.

Врач перечеркнул короткую кучку букв одной тоненькой линией. Затем нацарапал рядом с ней длинную цепочку загогулин, крючков и царапин. Единственными словами, которые я разобрала на всей странице, были мои имя и фамилия, да и те перевранные: Шеннан Фулер. Жаль, что не она, не эта Шеннан Фулер, подписывала этот клочок бумаги. Мне хотелось, чтобы это ее мертвый жених лежал на больничной койке, с телом таким же белым, как простыни, и глазами, невидяще уставившимися в потолок.

Врач снова подтолкнул ко мне листок и указал пухленьким пальцем на строчку в самом низу страницы. Я послушно ткнула туда ручкой, но подпись вышла вкривь и вкось. Буквы странно слеплялись вместе и кренились влево, а в конце распались.

Когда я подписала свидетельство, мы вслед за врачом вышли из-за занавески. Администратор подняла голову от своего стола.

– Как вы будете платить? Наличными?

– У него есть страховка…

Я не знала, как это все должно быть устроено.

Состоялась короткая дискуссия между администратором, двумя израильтянками и мужчинами, которые продолжали ждать перед клиникой на улице, по другую сторону стеклянной двери. Я не прислушивалась, пока одна из девушек не спросила, остались ли страховая карта и паспорт Шона в кабане «Сивью Хадрин».

Мы забрались в грузовик, который привез тело Шона с пляжа. На сей раз я ехала впереди, вместе с девушками. Они сказали, что подождут меня снаружи нашего коттеджа.

Его очки лежали на тумбочке. Рубашка и шорты, в которых он был, когда мы боролись, валялись кучкой рядом с кроватью, изгвазданные песком, мои смятые, мокрые шорты для бординга – у самой двери.

Шон держал свой паспорт и карту страховой компании в потайном кармашке рюкзака. Когда я расстегнула молнию, оттуда выпал скатанный в трубочку пластиковый пакетик пыльно-коричневой марихуаны. Я сильно нервничала насчет покупки и курения травки в Таиланде, хотя Шон настаивал, что беспокоиться совершенно не о чем. Но этот риск теперь, когда я осталась одна, пугал меня. Я понятия не имела, что будет дальше; возможно, власти будут настаивать на обыске кабаны. Я пошла в ванную комнату и встала ногами на унитаз, чтобы выглянуть в окошко. Мимо прошел какой-то мужчина, насвистывая и засунув руки глубоко в карманы. Мне пришлось подождать, пока он пройдет, чтобы вытрясти пакет за окно.

Меня безостановочно била дрожь. Снова выйдя на улицу, я сказала девушкам, что меня вырвало. Мне нужно было оправдаться за слишком долгий промежуток времени, проведенный в ванной. И казалось, что рвота – правильный поступок, приемлемый способ реагирования на внезапную гибель жениха. Неровные волны разбивались в темноте сразу за верандой, накатывая на влажный песок, прямо на то место, где он умер. В голове у меня все плыло, а сердце разваливалось на куски.

Побыть в одиночестве в кабане – это было небольшое облегчение, короткий отдых от пристальных взглядов незнакомых людей.

Мы поехали обратно в клинику. Обратно к мертвенно-бледному телу Шона, лежавшему на узкой койке и глядевшему в потолок. Обратно к круглолицему врачу-китайцу, который смотрел на меня сквозь толстые стекла очков. Обратно к толпе, собравшейся на немощеной улочке за стеклянной дверью.

Девушки сказали, что мне следовало бы позвонить родителям – Шона и моим. Администратор подняла глаза от страхового договора Шона и положила руку на трубку телефона.

– Как вы будете платить за звонки? Наличные?

Я понятия не имела, который был час в Калифорнии. В доме моих родителей включился автоответчик. Я оставила бессвязное сообщение:

– Я в порядке. Но Шон мертв… Его ужалила медуза… Мы думаем, что у него произошла аллергическая реакция… Я в клинике. Не знаю, столько еще здесь пробуду…

Мы с Шоном оба путешествовали без сотовых, поэтому я оставила номер телефона клиники.

Единственным номером телефона, как-то связанным с Шоном, был номер его родителей в Мельбурне, записанный на информационной странице его паспорта. Я предпочла бы вначале позвонить его старшему брату или кому-то из друзей. И снова одна из девушек накрыла мою руку ладонью. Они советовали мне подумать, что я скажу, перед тем как набрать номер. Но если бы я стала думать о его родителях – Ките и Одри, живущих в том самом скромном одноэтажном домике, в котором вырос Кит, и которые, вероятно, давно спали, уж точно ни о чем таком не подозревая, – я бы никогда не решилась сделать этот звонок.

– Я не могу сказать ничего такого, отчего это стало бы менее болезненным. Шон – их любимец. Младший.

Ответила мать Шона. Разговор вышел ужасный, мучительный и короткий.

– Я же просила его быть осторожнее, – рыдала она.

– Я понимаю. Мне очень жаль.

– Я совершенно одна. Мне нужно идти, – и она отключилась.

Стены клиники начали вращаться вокруг меня, втягивая в головокружительный водоворот указаний и распоряжений, исходивших от разных людей у стойки администратора. Мы должны увезти Шона, и как можно скорее, отвезти в храм, чтобы сохранить тело в холоде, это единственное место на острове, это необходимо сделать сейчас же, уже поздно, нет, мы не можем подождать здесь звонка от моих родителей, нет, мы должны уехать сейчас…

И снова его тело погрузили в грузовик. И снова я ехала впереди вместе с девушками. На этот раз никто не пытался дышать за Шона в кузове.

Потом мы с девушками пили холодный черный кофе у храма. Долго-долго ждали ключ. И наконец позволили телу Шона – бледному, окостенелому, полуобнаженному телу – соскользнуть с накрахмаленной белой простыни в затейливо украшенный, ярко расписанный гроб со стеклянной крышкой. От его основания тянулся толстый черный шнур. Кто-то воткнул штепсель в розетку, крохотный вентилятор пробудился к жизни и начал дуть на Шона холодным воздухом.