На берегу неба - Василий Голованов Страница 9

Алешка велел нам ждать и не соваться без него на болото, а сам умчался куда-то.

Не успел он убежать… Ну да, все произошло как-то слишком быстро.

Во рву у края болота была черная вода и белые лилии.

– Хочешь, достану тебе? – спросил я.

– Достань, – сказала Наташка таким голосом, повинуясь которому я уже готов был не просто искать палку, чтобы подтянуть к себе стебель цветка, а прыгать в эту черную воду и плыть за куском белизны, которого она ждала от меня, как вдруг среди мелких болотных сосенок заревело и, клацая металлом, двинулось что-то громадное: это был танк. В ужасе Наташка отвернулась от видения и прижалась ко мне, обхватив руками. И тут я не выдержал и поцеловал ее в губы, как всегда мечтал.

– Ты что, нам же нельзя… – прошептала она и вдруг, схватив меня за волосы, притянула к себе и с какой-то жадной, изголодавшейся нежностью тоже поцеловала.

Потом мы отпустили друг друга и разошлись на несколько шагов, глядя в разные стороны.

– Ты меня любишь? – спросила она.

– Да.

– Но нам же нельзя…

– Все равно.

– Ты псих ненормальный!

– Да.

Я чувствовал, что уберег ее от чего-то серьезного.

Болото, потревоженное нами, еще не успокоилось: его дальний конец перешел лось, и пара воронов все вилась над зелененькой травкой, окружавшей трясину. Потом я увидел, как громада танка заколыхалась и, выдравшись из оплетавшей машину травы, тронулась куда-то. Алешки с нами не было, поэтому мы с удовольствием и робостью снова обнялись, уже не целуясь, а только дрожа и дыша, как дышат только влюбленные, о чем я тогда не знал, а сейчас вот знаю, хотя как таковое это знание ни к чему. Когда мы очнулись друг от друга, танк уже исчез. Все затихло. Только зеленые глянцевые листья и одна белая лилия качались в темной воде. А потом послышались шаги бегущего, и мы заранее знали, что это Алешка и что он нашел.

– Через три дня нас увезут отсюда, – сказала Наташка и в последний раз сжала мою руку. Я в ответ пожал ее пальцы, но сказать ничего не мог, потому что мы думали, что желаем друг другу «спокойной ночи», а это была любовь, и вот она проходит, и осталось три дня, а я так и не поцеловал ее в волосы…

– Я нашел! – закричал, появляясь, Алешка. – Карьеры я нашел! Там можно купаться!

И, чтоб ничем не выдать себя, мы побрели за ним, желая только одного: продолжать и продолжать быть вместе, вдвоем. Но, как ни крути, он был старший брат, и он был с нами, и нам было надо как-то разделить радость его колоссальной победы – ведь он нашел! Он прошел насквозь и связал сквозными координатами бесформенную вселенную деда, он вышел за пределы леса, и пространство уступило ему, открыв целые километры сжатых полей и березовых перелесков. А посредине – очень живописные песчаные бугры, заросшие молодыми соснами, горячий песок – и обрыв. Внизу неподвижно блестела желтая вода. Мы с Наташкой поняли, что вот сейчас мы с радостными криками бросимся в воду, а когда вылезем на берег, то будем уже навеки разлучены. Предчувствия не обманули нас. Больше мы никогда не были так близки. Я рано и глупо в первый раз женился; она, впрочем, тоже рано, но счастливо, вышла замуж и уехала с мужем в Австралию. В тот день я напился, как собака. Потому что, когда она уезжала, я почему-то понял, что ни от нашей семьи, ни от сказок леса – ничего от этого скоро совсем не останется.

III

По счастью, я был уже пьян, когда позвонила Лизка.

– Знаешь, – сказала она, – у меня к тебе просьба, может быть, единственная просьба как к родственнику. Сегодня утонул Алеша, вместе с дочерьми… Мы узнали и сейчас с Мишей едем туда… Не мог бы ты приехать – и побыть здесь с матерью…

Я соображал медленно. Я за полтора часа до этого приехал с дачи на велике, приехал, чтобы полить цветы и дозвониться до кого-нибудь из друзей или, если повезет, до Глашки, но, так и не дозвонившись, выпил пару пива, курнул травы и сел за компьютер. При этом на даче я провел замечательные дни, катаясь на велосипеде, купаясь и время от времени спя, отдыхая ото всего, что связано с работой… Все было так ясно, так хорошо еще десять, еще пять минут назад… Я соображал слишком медленно даже для того, чтобы сказать «конечно». Единственное, что я понял, что все – правда, хотя в нее-то и невозможно поверить.

– Конечно, я сейчас приеду, – сказал я. – Лизка, только учти, я пьян. Сейчас я надену штаны, прихвачу что-нибудь с собой, возьму тачку и приеду.

– Значит, где-то через час, – отозвалась Лизка.

– Да.

Время из-за курева тянулось медленно-медленно, я ходил по дому, искал и искал штаны, потом нашел и надевал, наверно, минут сорок, хотя в результате надел даже без ремня, потом еще натянул тонкий свитер на голое тело и взял пятнадцать долларов – потому что разменянных денег у меня, как назло, не было.

Был тихий летний вечер. Суббота. Все нормально, только у меня нет больше старшего брата. Я сразу поймал тачку, договорился за пять долларов, и мы поехали. Красивый город проносился вокруг в огнях, водила вел быстро и хорошо, мы поговорили о чем-то, посмеялись даже, и больше всего мне хотелось, чтобы все отмоталось назад, чтобы ничего этого не было, или по крайней мере я не приезжал бы с дачи и ничего раньше времени не узнал бы…

– Знаешь, – сказал я мужику, – у меня двоюродный брат утонул. С дочерьми. Не могу в это поверить, вот какая история. А я его только сегодня как раз вспоминал. Как мы пацанами… Там есть одно место в лесу… Да ты не знаешь… А приехал в город – и ничего себе!..

– Да, – только и нашелся промолвить мужик и ошарашенно замолчал, но по-человечески как-то очень проникся чужим несчастьем – только не понимал, чего это я так спокойно себя веду. Знакомый подъезд бабушкиного дома, где мы все столько раз встречались. Я поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Дверь открыли без вопроса «кто?».

Тетя Мила, Лизкина мама, была вся размазана горем, я буквально не помню ее лица, его все скомкало и смазало слезами.

– Васенька… – бросилась она ко мне. – Алешенька!..

Я почему-то не заплакал, ничего не почувствовал. Только почувствовал, как ей тяжело.

Лизка позвонила мне, чтоб я остался на всю ночь с тетей Милой, боясь, как бы с ней чего не стряслось. Я взял с собой курева и, если бы взял еще пивка, мог бы сидеть хоть до рассвета, но тетя Мила уже прокапалась как следует валокордином и теперь сказала, что она-то переживет, а вот если бы я поехал с ребятами, то было бы хорошо.

Я понял, что Лизка и Миша, младшие, боятся того, что надвигается на них из тьмы за Рязанью, и хотят, чтобы я поехал с ними. И надо ехать.

– Я продержусь, – плача, попросила тетя Мила. – Я продержусь, просто в сравнении с тем, что вам предстоит… Ведь девочек еще не нашли…

Страшно было то, что все произошло так быстро: мы стали взрослыми, и нам неоткуда ждать помощи, не на кого надеяться – наши родители стали стариками, их удел – горевать, а наш – делать, хотя мы совсем не знаем как.