На берегу неба - Василий Голованов Страница 8

– Они убили меня! – прокричал Иван.

– Руби танк, танк руби! – орал бригадир, зная, что Иван пуглив и не выпил должного.

Немцы, судя по звукам, кое-как отбивались, пока механик на чистом русском не произнес:

– Честное слово, меня измотало это их вечное воровство…

– Я бля буду, мы погорели, Митрич, это инспекция из Москвы! – завопил водила и кинулся обратно к грузовику.

Отбиваясь топором от шанцевого инструмента призрачных диверсантов, бригадир клял своего напарника на чем свет стоит: «Ты, сука, чего испугался? То ж фантомы, гадом буду, фантомы!!! А мы перед немцем никогда не отступали!!!» – его хмельной раж разметал в стороны потерявшихся во времени десантников, и бригадир что есть мочи ударил по броне древнего танка. Раздался звонкий удар металла о металл, и обломившийся топор со свистом пролетел мимо уха бригадира.

В тот момент, когда я, наконец, выполз на лесовозную дорогу, камера умерла: где-то на болоте, падая, я потерял аккумулятор. Включать фонарь было незачем. Оставалось наблюдать.

– Так он железный?! – в каком-то оторопелом недоумении прошептал бригадир. – Броня…

Немцы, глядя на эту сцену, все глубже отступали в глубь леса, пока вовсе не слились с ним.

Бригадир постоял у танка. Подумал. Потом бросился к нагруженной машине:

– Ваня, назад сдавай! А не можешь – бросай все, завтра вернемся…

– А в чем дело-то? – пытался понять Иван.

– Танк… – только и мог произнести бригадир. – Настоящий… Я про это еще мальчишкой слыхал, но чтоб правда…

Водитель не заставил себя долго ждать и, видя робость бригадира, выбросился из кабины и, хлюпая сапогами, побежал за ним по разбитой дороге, покуда оба не растаяли в темноте.

Прошли минут пять. Почти неслышно, как звери, у лесовоза завозились немцы.

– Курево… – сладостно произнес механик, нашаривая в кабине что-то.

– Наверное, есть бутерброды и колбаса?

– О, эти русские так наплевательски к себе относятся. Ищи хлеб. Хлеб еще может быть. И водка… – мечтательно произнес командир танка.

– Ничего нет, – сообщил стрелок, тщательно обследовав кабину. – Только курево. Водка выпита.

– С ними всегда так, – сказал командир. – Водки ты не найдешь у русских! А теперь нам нужно сваливать подальше. И спрятаться…

– А может, все-таки попробовать прорваться домой? – спросил механик с опревшей головой. Мы прячемся уже так долго, но что в этом толку? Даже если секретное оружие времени сработало тогда, это не значит, что оно продолжает действовать… Последнюю попытку прорыва мы делали, когда война, наверно, еще шла. А сейчас? Возможно, сама установка демонтирована. Тогда, значит, мы сами погребли себя здесь…

– Ты всегда был фрондером, Ганс, – сказал командир, – и все потому, что когда-то читал много книжек. Конечно, мы можем попробовать, но никто из нас не может быть уверен решительно ни в чем…

Утром я очнулся, сидя посреди широкой равнины, среди желтоватой болотной травы… Косо светило утреннее солнце, озаряя невысокие, но крепкие сосны, которые росли на болоте. Когда я увидел болото впервые, они тоже росли, разве что были чуть меньше – я тогда еще не знал, что это обычные для верховых болот карликовые сосны, отчего казалось, что на болоте идет какая-то своя, иная по масштабам и смыслу жизнь. Кто-то здесь таится, конечно, кто-то хозяйничает в этом мире, кто-то здесь водится такой, кого в других местах не бывает. Как росянка, которая сторожит вход в пучину. Редкое растение. Оно живет на самой кромке трясины, там, где слой корней, переплетающихся над окном воды, становится тонким, как войлок. Я встал. Прямо передо мной высилась черная, сбросившая кору сосна в форме распятия. На ней висел гриб, запасенный белкой. Желая жить, а не служить только беличьим кормом, гриб выпустил из себя длиннющую прядь похожих на мох, беловатых отростков, которые, упав на землю, должны были помочь грибу вновь возродиться в привычной форме. Я поднялся с кочки и пошел назад по своим следам, пока они еще были видны в промятом мху. Минут через десять я увидел черную коробочку – это был аккумулятор видеокамеры.

Конечно, я помню, как мы с Алешкой и Наташкой впервые дошли до болота с дедом. Мы шли не так, как я той ночью, мы шли его путем, путем его вопросов и открытий. Ибо если был Остров, со всех сторон окруженный мокрым болотистым лугом, то, значит, откуда-то здесь должна была браться в любое время лета вода? А раз откуда-то – то откуда? Вот он и шел за водой, не спеша особенно, год за годом заглубляясь все дальше в лес, где уже ни просек, ни тропинок не было, зато полно было дикой малины среди серых могучих елей. Постепенно дед нашел и старый мост через прежний сток болота, возле которого до сих пор стояла вода, в которой цвели калужницы, нашел дерево, источенное муравьями и превращенное ими в настоящий замок, весь покрасневший и позеленевший от напыленного на него лишайника, – и тут уж, конечно, не мог не найти болота.

Это был путь длинный и непростой: здесь, в сумраке вековых елей, попадались сказочные белые грибы, со шляпками величиной с чайное блюдце – но даже они не радовали нас, ибо только подтверждали, что мы вышли за пределы освоенного человеком мира. Чем ближе приближались мы к болоту, тем сильнее было именно давящее чувство заброшенной глухомани, заваленной буреломом. Повсюду ощущался запах земли – именно земли поначалу, а не воды. Вода только пробуждала запахи этой древней плоти, делала ее осязаемее. С первого взгляда на эту кочковатую равнину, заросшую желтой травой, нас поразила именно ее несомненная обитаемость. Мелкие коренастые сосны росли на ней, желтая трава перемежалась островками камыша, а над черным разрезом посредине кустилась ярко-зеленая поросль неведомой травы…

– Там – трясина, – строго сказал дед. – Нельзя даже близко. Верная смерть.

Смерть. Вот кто царил надо всем этим болотом.

Но если смерть – то какая она? И где она, где? Конечно, не без подсказки Алешки, который запомнил дорогу и уже мог позволить себе не трусить, вернулись мы все вместе на болото. Смерть? Да вот же она: черное окно воды, возле которого поверхность, по которой мы шли, начинала проваливаться, качаться волнами и, казалось, вот-вот лопнет, как матрас, слишком слабо набитый сеном… А там, под ним, что? Ледяная, никогда не знавшая света вода и толщи, толщи, толщи еще не ставших торфом гниющих кусочков растений – жуткий мир, почти преисподняя. Интересно, существует ли в ней жизнь? Хотя бы в виде простейших амеб и других неведомых представителей?

Пока я молчаливо предавался этим размышлениям, Алешка вдруг сказал:

– А! Я все понял! Я знаю, где эти карьеры!

– Где? – хором спросили мы с Наташкой.

– За лесом. А лес кончается за болотом. Значит, вот там, – махнув куда-то рукой, воскликнул он: – Эх вы, шкеты!

Он ничего не боялся. В то лето ему было шестнадцать лет. Я сфотографировал его в лесу с букетом ландышей в руке. Все девчонки в нашем классе были уверены, что это киноактер Олег Видов, и были влюблены в эту фотографию.