Абраша - Александр Яблонский Страница 85

– Ну ты, Батюшка, на грубость нарываешься!

– Прости. Хороший коньяк. Крепкий. За душу берет.

– Кстати, а ты знаешь, кто впервые в России выделил евреев не по религиозному признаку, а именно по национальному, по крови, так сказать?

– Конечно, Саня. Это каждый знает.

– Ну, положим, не каждый.

– «Марксизм и национальный вопрос» каждый советский человек должен был изучать. Раньше, во всяком случае.

– Да, Сережа, но не в ее первоначальном варианте, когда она еще называлась «Национальный вопрос и социал-демократия».

– О чем и о ком вы, мальчики?

– Здрасте, я – ваша тетя! Об усатом… Тараканище.

– Э-э, потише. Стены не каменные.

– Поразительно! В погромной, в общем-то, самодержавно-православной, азиатской, глубинно темной России и законодательство, и все административные акты, и общественное сознание не различало своих граждан, евреев в том числе, по национальной принадлежности, только по религиозной.

– Как, собственно, во всем цивилизованном мире.

– Да. И вот нашелся верный ученик Ленина, страстный коммунист-интернационалист, который стал определять людей только по их происхождению. Так что не Розенберг «Америку открыл».

– Так поднабрался, пока в Москве учился.

– Кто? Когда?

– Розенберг! Да прямо перед революцией, в нынешней Баумановке.

– Розенберг? Вот понятия не имела.

– Это неважно. Важно, что это обесчеловечивание, в антисемитизме выраженное, в корне отличается от всех других национальных розней, войн, конфликтов, ибо звериная суть…

– Сережа, ты не нервничай так.

– Да я спокоен, Саша, хотя ты, видимо и наверное, прав: трудно об этом «с холодным носом».

* * *

...

Что же больше всего бесило именитое окружение Павла, равно, как и Первого Самозванца, равно как Петре III?.. Что заставляло историков всех мастей и всех социальных формаций – вплоть до марксистов-ленинцев (! – Н. Серг.) пинать ногами, глумиться над этими уже при жизни наказанными и ошельмованными личностями, что, главное, заставляло их врать?

(…)У ПАВЛА – не его «мальтийство», не экуменистические тенденции, хотя и тогда, и сегодня экуменизм воспринимается российским православным сознанием именно как сумасшествие. Покусился Павел на «священную корову» приближенной знати: «жить не по закону, а по понятиям». Петр Великий научил жить без закона, Екатерина Великая – жить, обходя законы, ею же и созданные, Павел наивно и часто беспомощно стал учить жить по закону . И не важно, в чем это выражалось: в возвращении десятков тысяч солдат с барских полей и усадеб в казармы, а офицеров – в свои полки – этих изнеженных, развращенных бездельем и светскими забавами, щеголявших в шикарных шубах с муфтами бездельников (это – по грязевой хляби тогдашних Невских першпектив – представляешь!).

Ты можешь возразить, что из армии отчисляли не только всю эту разложившуюся, «проекатеринившуюся» офицерскую массу, но и настоящих служак, опытных и преданных офицеров. Но и я не ангела рисую. Просто мне важно отделить зерна от плевел.

(…)Не эти нововведения в армии взбесили знать. Даже не попытки Павла проникнуть туда, куда давно «вход был запрещен» – в крепостную деревню – «оставь надежду всяк сюда входящий!». Хотя, конечно, закон 1797 года, запрещающий помещикам использовать труд крепостных более трех дней в неделю, вызвал бурю возмущения в барской России и волну одобрения в Европе, где справедливо расценили эти меры, как и попытку Павла остановить обезземеливание крестьян, как «шаги в нужном направлении» – к освобождению страны от рабства. Кстати, именно в этом ситуация с Павлом несколько напоминает ситуацию с Гришкой Отрепьевым. И в случае с Лжедмитрием, и в случае с Павлом, а точнее – с их беспримерно зверским убийством и, – с Гришкой – жуткой посмертной «одиссеей» мы встречаемся не только и не столько с очередным дворцовым переворотом, с необходимым и ординарным умерщвлением неугодного правителя, – мы встречаемся с проявлением личной ненависти, животной жестокости, основанной на страхе, инстинкте самозащиты. Так озверело убивать как Павла – били, табакеркой в висок, душили шарфом, опять добивали табакеркой, потом – уже полутруп – ногами в живот, по голове – могли только «кровники» – личные враги, смертельно обиженные и напуганные. Собственный страх обидчику не прощают.

(…) То же – с Самозванцем. Когда царь Дмитрий, пытаясь спастись, выпал из окна на мостовую, его, как ты знаешь, подобрали стрельцы. Подоспевшая же знать, то есть те, кто совсем недавно звали его на престол, кто шел под его знаменами на Москву, как Василий Голицын, заставили стрельцов изрубить Государя на куски. Затем обезображенное обнаженное тело, фрагменты его привезли на Красную площадь, на грудь царя положили маску, в рот же воткнули дудку. Двое суток глумились над ним, затем захоронили. Этого показалось мало, и его выкопали, сожгли, пепел, смешанный с порохом забили в пушку и выстрелили. Ты знаешь в нашей кровавой истории что-либо подобное? Я – не знаю. (Исключение – конец марта 1918-го, ты понимаешь, о чем я.) (Намек на аналогичный конец белогвардейского генерала Корнилова – одного из наиболее почитаемых остатками белой эмиграции врагов Советской власти. – Н. Серг.) И здесь осатанелая личная месть. За что? (…)