Muto boyz - Павел Тетерский Страница 81

У меня глаза полезли из орбит, когда я увидел, сколько бумажек достаёт бородатый из своей барсетки. Складывалось впечатление, что в ней у него находился портативный швейцарский банк — странно, как такая котлета вообще там уместилась. Чикатило оформил заказ и жадно схватил кипу, чуть было не сунув её себе в карман. В последний момент он, правда, вспомнил о существовании маленького сейфа размером с коробку для фотографий, который несколькими днями раньше приволок Ваня Семенных.

Вообще-то это была очередная туфта, пыль непонятно в чьи глаза — все деньги «Лауда-Тур» пока хранились у меня дома, в конце рабочего дня я вынимал их из сейфа и нёс домой прямо в карманах. Лучший объект охоты для гопников, предпочитающих нехитрые ограбления в негритянском стиле «увидел — вырвал — побежал», придумать было просто невозможно. Стриженов всё бредил неким днём, когда дядьки откроют счёт в каком-то продвинутом банке, но дядьки, как обычно, не спешили. Такие люди долго взвешивают все «за» и «против», они во всём ищут подвох и кидалово — в принципе это понятно, у них же всё всегда было связано только с этим.

— Ты знаешь, СКОЛЬКО он заказал? — зашептал Чикатило, когда шаги бородача растворились за дверью. — Четыре вип-тура на столько же тысяч баксов!!! Ты понимаешь? Четыре. Тысячи. Долларов. Не одна, не две. Не три. А — четыре. Ты когда-нибудь держал в руках четыре тысячи баксов?

— Они что, все наши?

— Вы умеете обламывать кайф, батенька, этого у вас не отнять, — проворчал Чикатило, потрясая сейфом. — Нет, конечно. Нам выгорит что-то около полутора штук. Но мне было просто приятно держать их в руках и думать, что они ВСЕ наши.

Потом мы вдруг синхронно посмотрели друг на друга, и сейф вместе с Чикатилиной рукой замер в пространстве. Нам не нужны были никакие миелофоны, никакие экстрасенсы-телепаты, чтобы понять: мы оба мыслим об одном и том же. Четырёх тысяч баксов нам вполне хватило бы, чтобы свалить из страны и осесть где-нибудь в Амстердаме. Мы уже обсуждали такую возможность — в полушуточных тонах, правда, но всё же. Была середина июня, a VIP вспомнил бы о своём заказе не раньше, чем к середине августа — «ближе к делу». Двух месяцев нам вполне хватило бы на оформление шенгенских виз для себя и — параллельно — еще нескольких нелегальных заказов для клиентов, чтобы не лететь совсем без финансов.

У меня на изнанке что-то бешено заколотило, какие-то красные брызги ударили в голову. Никакими шоу и буржуазными розыгрышами сейчас даже не пахло — мы мыслили о настоящем кидалове, за которое строго наказывают. Если найдут, конечно.

— Даже не хочу говорить об этом. Нет, Чикатило, не надо на меня так смотреть! — Я замахал руками и даже машинально оттолкнулся от стола. Кресло зашуршало по импортному ковролину. Я со скоростью света понёсся к стенке и едва успел прокрутиться на сто восемьдесят — так, чтобы врезаться в неё ногами, а не затылком. На стене остались два резиновых отпечатка от гриндеров. Стриженов бы этого явно не одобрил, но об этом я даже не думал.

Так же, как и Чикатило. Он тоже пытался отогнать от себя все эти предательские мыслишки, но, блин, они же нахрапом лезли в голову, они атаковали мозг при помощи всех известных тактических средств.

— Это шанс, — сказал Чик, уставившись мне в лоб. — Мне надоело быть мелким мошенником, я уже не в том возрасте. Я засиделся на этом уровне, понимаешь? И ты, кстати, тоже.

— Я младше тебя на четыре года.

— Это физически. А фактически — у меня эти четыре года ушли на армию, и они не в счёт. Так что на самом деле мы с тобой ровесники.

Да, Чикатило всегда знал, как зацепить человека. Только что он зацепил VIP-клиента на незамысловатый крюк из «вильямсов», «макларенов» и стиля Шумахера — бородатый думал именно об этом, и поэтому Чикатило получил то, что хотел. А я думал об этом самом уровне, на котором я в свои двадцать четыре года тоже уже засиделся — я не хотел всю жизнь получать триста баксов и подрезать столько же рублей с каждого визита в интернет-кафе (которые, кстати, после установки компьютеров нам больше не светили). Надо было либо лезть в карьеру, либо становиться мошенником с другим размахом — в карьеру бросаться не хотелось, так что… Круг замыкался, мне совсем не светило бегать по нему детским паровозиком.

Не хотел этого и Чикатило — он помнил кучу примеров того, что происходит с людьми, если они всю жизнь катаются по Кольцевой ветке. Алкоголист тянул разве что на верхушку айсберга — Чикатило ведь знал почти всех психов Москвы, это был просто великолепный материал для ваяния выводов. К девяносто восьмому году психи той волны либо выздоровели, став неинтересными, либо деградировали, став ещё менее интересными. В этом случае под их глазами появлялись синие тени, зубы рушились и выпадали, а кровь пропитывалась водкой или иной гадостью (но чаще всё-таки водкой, потому что дешевле).

На самом деле всю эту шнягу мы обдумали ещё в прошлом году — в Большом театре у нас было много времени, чтобы подумать, посмотреться в зеркало, обозреть себя со стороны. Мы всё прекрасно понимали, мы до всего дошли (как обычно, синхронно, но не обсуждая тему) и теперь просто ждали удобно момента. Который наступил так вот неожиданно.

— Смена уровней не так ведь плоха, как нам раньше казалось?

— Ни х…я себе! Ты об этом заговорил…

— Не увиливайте, батенька. Высказывайтесь.

Я развёл руками, оттолкнулся от телевизора и отъехал наискосок, в сторону окна. Я смотрел на Чикатилу — да, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотел, чтобы я высказался. Я щёлкнул шпингалетом, открыл створку и пересел на ветер, на блестящий пластик подоконника.

— Знаешь, Чик… она не то чтобы неплоха, здесь речь-то даже не об этом. Она необходима. Просто не в таком виде, как она у всех происходит — можно ведь и по-другому… Вообще-то я ещё в прошлом году решил для себя, что готов. Да и ты, кстати, тоже. Единственное, что мне до сих пор непонятно, — почему нам вдруг опять стали в кайф все эти тусовки, все эти раздолбай и «Красные столы»?

— Потому что теперь оно не само по себе, теперь оно — приложение. К тому, что с нами будет дальше. К местности, в которую мы решили стремиться в прошлом году Понимаешь, само по себе оно — пшик, фуфло. Алкоголист, выпрашивающий денег на водку потому что, сколько бы ни получал, пропьёт в первую же неделю… А в кайф оно тогда, когда выступает как придаток. К каким-то более высоким целям. Ну, например, там — к поискам любви, хотя это не про нас… К развитию искусства.

Девяносто восьмой год был для нас подозрительно лёгким — он выпадал из контекста, блин, он должен был наступить гораздо раньше, где-то между Рязанью и «Спрейтоном». Казалось, что его забыли всунуть в надлежащий промежуток, а спустя два года хлопнули себя по лбу — как же это я так, мазафака, эк меня угораздило — и спешно засунули в течение сходящего на нет времени, чтобы не стало совсем поздно. Так бывает иногда — когда очень долго паришься, мучаешься, страдаешь, наблюдая, как становишься таким же мудаком, как все остальные. Фишка в том, что стоит один раз расставить все точки над украинским поговорить со своим отражением, махнуть рукой и сказать себе: да, я такой же говнюк, ничем не лучше, и сразу становится легко. Так легко, что ты можешь себе позволить жить как раньше. Свести с ума свой мини-мирок. В девяносто седьмом, прячась от времени в бутафорской Большого театра, мы оба сказали себе это «да», и в девяносто восьмом жизнь полегчала. Она опять была до безупречности несерьёзна, и от неё опять торкало, и у нашего мини-мирка снова напрочь сорвало башню. Только вот затягиваться это не должно было — мы понимали, что это лебединая песня, и относились к этому спокойно.